Читать книгу "Худшие опасения - Фэй Уэлдон"

— Но если у Александры уже много лет длится роман со Стенстромом, — продолжала Эбби, — то никакого сочувствия она не заслуживает.

Какое предательство! Эбби столько для Александры сделала — и все зря!

— Я ведь и тело перетащила, — сетовала Эбби, — и простыни эти мерзкие отстирала — чего только на них не было! Вызвала врача, вызвала «скорую», спровадила Дженни, чтобы Александра ее там не застала; ради Александры просто переселилась в «Коттедж», хотя Артур был очень недоволен; и после всего этого Александра даже не может сказать мне правду, даже не может мне довериться. Какой дурой я себя потом почувствовала — этот осел Хэмиш и то знает больше меня. Что он, кстати, задумал — роется в личных бумагах, как у себя дома?! Но Александра — какова ханжа! Подумать только, с Эриком Стенстромом! Бедный Нед. Недаром у него случился разрыв сердца. В сущности, это Александра его убила, а не Дженни.

— О, Эрик Стенстром… — протянула Вильна. — Он такой пуся!

Как часто отмечала Эбби в разговорах с Артуром, английскому языку Вильна выучилась в основном по старым голливудским фильмам.

— Чем Александра лучше меня, а? — И Вильна еще старательнее втянула свой плоский (заслуга тренажеров) живот, выпятила вперед силиконовые (как уверяла Александра) груди и улыбнулась своему отражению в зеркале, оскалив крупные белые зубы. — Пузо как бочка. Лицо — бледная английская немочь. Ну, бюст у нее еще ничего, плохого не скажу. Она его всегда напоказ выставляет. Эрик Стенстром — ну и ну! И дом ей достанется в наследство, и вся эта ободранная мебель, о которой столько шуму. И Неда ей больше не придется терпеть. Один раз я сказала Неду «да», и он долго пытался, но у него так и не встало. Какая женщина будет такое терпеть?

— Вильна, я тебе не верю, — сказала Эбби. — Ни за что не поверю. Не выдавай желаемое за действительное. И, кстати, погоди завидовать Александре — еще неизвестно, достанется ли ей дом.

— А почему он может ей не достаться?

— Например, из-за неоплаченных долгов, — пояснила Эбби. — Все бывает. У Александры нет никакой деловой хватки. Она не замечает того, что у нее под самым носом творится. Неужели у тебя нет ничего однотонного? Темно-синего, например? Темно-синий — мой любимый цвет.

— Голубка, он же такой унылый! — возразила Вильна. — Сам по себе ну совершенно не смотрится. Его обязательно нужно дополнять: белым, золотым, еще каким-нибудь.

— Вчера Александра нас практически выгнала, — посетовала Эбби. — Если она не одумается, вообще без друзей останется.

Эбби решила, что синее шелковое платье простого покроя с высоким воротником — если, конечно, спороть с него всю золотую мишуру и алые рюшки — вполне подойдет для «Охотничьего бала», где соберутся видные представители местного мелкопоместного дворянства вкупе с состоятельными фермерами.

Мария вышла из комнаты. Вильна не преминула этим воспользоваться.

— Голубка, — выдохнула она, — здесь совершенно нет мужчин! Нед и тот умер, а Клайв в тюрьме, я уж и забыла, когда… Может, нам с тобой?.. — И костлявые пальцы Вильны, скользнув под непритязательный лифчик подруги, страстно сжали ее обвисшую грудь.

— Ты что? Не смей! — завопила Эбби, шлепнув Вильну по руке.

— Эх вы, англичане, — опечалилась Вильна. — Как вы сами сужаете свою жизнь! Артур — современный мужчина. Он не будет возражать, даже если и заметит.

— Артур — мой муж, и я его люблю, — отчеканила Эбби. — Спасибо тебе за платье, но больше так себя не веди.

Вильна пожала плечами. Казалось, холодность Эбби ее ничуть не обескуражила.

— По крайней мере мы, англичане, обходимся без гражданских войн, — совершенно не к месту добавила Эбби. — А если здесь тебе не нравится, уезжай на родину — никто не держит!

Эбби не забыла прихватить с собой платье, но, уходя, хлопнула дверью так, что сигнализация истошно взвыла, а овчарки, бешено взлаяв, до предела натянули свои цепи. Лис Вильна любила, но собак — ни капли.

19

В то же утро Александре позвонил не кто иной, как Эрик Стенстром.

— Александра, — прогудел он, — как ты себя чувствуешь?

— Нормально, — ответила она. — Насколько я могу судить.

— Я слышал, много чего всплыло, — сообщил Стенстром. — Так всегда бывает после смерти. Когда мой Петри угас от СПИДа, очень многие, приходя на похороны, рассказывали мне истории, которых я предпочел бы не знать. Я тебе сочувствую. Но теперь все это уже неважно — ведь Нед мертв. Он больше не может причинить тебе боль. Так и я сам себе сказал после смерти Петри.

— А вот мне важно, — сказала Александра. — Очень важно. Либо я — та, кем себя считала. Либо — ничего общего. Мне важно разобраться, на ком лежит вина. Без Судного дня нельзя. Но людской суд тут не властен — я должна сама провести расследование.

— Хорошо еще, что Петри не оставил мне ничего, кроме герпеса, — проговорил Стенстром. — СПИДом не заразил. И на том спасибо. Если уж я смог простить твоего мужа, то и ты сможешь. Когда я играл Оберона в «Национальном», ему не понравились мои лосины. Он написал в рецензии, что они мне тесноваты. Как может театральный критик придираться к таким мелочам?

— Нед мог, — отозвалась Александра. — А о прощении я и речи не заводила. Прощение — это выдумка. Просто можно прийти к выводу, что легче помириться, чем сердиться. Или включается инстинкт самосохранения — и тогда сознательно забываешь зло. Или время отшибает у тебя память. Но прощение?!! Эрик, тут ходит слух, будто у нас с тобой роман.

— Да я бы с удовольствием, милая, — проворковал Эрик. — Если бы не мои природные наклонности, мы бы с тобой всенепременно… Однажды мы даже пытались, помнишь? Ради моего имиджа. Это было до того, как я встретил Петри и впервые в жизни полюбил.

— Мы оба были пьяны, — сказала Александра. — Нед уехал в Норвегию. Нас с тобой вместе звали в Голливуд — сняться в римейке «Унесенных ветром». Решили, что мы хорошо смотримся вместе. Шесть лет назад. Какой это был спектакль?

— «Сон в летнюю ночь», — подсказал Эрик. — Ты играла Титанию. Приглашения в Голливуд на дороге не валяются.

— Мы боялись, что нас отвергнут, — продолжала Александра, — поскольку продюсер настаивал на гетеросексуалах. Но в койке у нас все равно ничего не вышло, а на нет и суда нет. А Голливуд, как и следовало ожидать, больше о себе не напоминал. В моем случае — не в твоем. Но я бы предпочла, чтобы об этом случае не трубили на всех углах. Ты ведь никому не рассказывал, правда?

— Я? Рассказывать, как я осрамился? — воскликнул Эрик. — Зачем?

— Значит, ты рассказал, — заключила Александра.

— После тебя я попробовал с еще одной женщиной, — сказал Эрик. — И у нас получилось. Возможно, в разговоре с ней я упомянул о предыдущей попытке. Это было бы только по справедливости — ведь одно время мы с ней были очень близки духовно. Но точно не припомню — столько времени прошло…