Читать книгу "Слово в защиту Израиля - Алан Дершовиц"

Хагана и Еврейское агентство — официальные органы рождающегося государства — незамедлительно осудили резню и тех, кто в ней участвовал. Формальная нота с изъявлениями сожаления и объяснениями была послана королю Абдалле. Резня в Дейр-Ясине, несомненно, повлияла на сомнительное решение Давида Бен-Гуриона — первого премьер-министра Израиля — силой разоружить эти военные формирования в июне 1948 г. Но эффект Дейр-Ясина и слава, которой окружено это событие, конечно, спровоцировали усиление бегства арабского населения.

Некоторые палестинские лидеры распускали ложные слухи о том, что женщин насиловали. Когда было доказано, что никаких изнасилований не было, один из палестинских лидеров, Хусейн Халиди, заявил: «Нам пришлось так сказать, чтобы арабские армии пришли освободить нас от евреев»[203]. Хазам Нусейби, который был тогда журналистом, многие годы спустя рассказал Би-би-си, что сознательно сфабрикованное обвинение в изнасилованиях «было нашей самой большой ошибкой… потому что услышав о том, что в Дейр-Ясине насиловали женщин, палестинцы в ужасе бежали»[204].

Дейр-Ясин особняком стоит в истории арабо-еврейского конфликта в Палестине именно потому, что это было весьма необычное событие, совсем не в духе евреев. Ни одна резня, учиненная арабами над евреями, не имеет такого статуса просто потому, что список слишком длинный. Но каждый арабский школьник и пропагандист знает и рассказывает о Дейр-Ясине, хотя очень немногие упоминают о Хевроне, Кфар-Эционе, больнице Хадасса, Цфате и многих других хорошо спланированных акций уничтожения, которые арабы устраивали против евреев, кроме разве что экстремистов, с гордостью берущих на себя ответственность за них.

Арабы отомстили за резню в Дейр-Ясине не нанесением ударов против тех, кто нес за нее ответственность — то есть против военных объектов Эцеля или Лехи, — а сознательным учинением гораздо более обдуманных актов резни. В хорошо спланированной атаке через четыре дня после Дейр-Ясина арабские силы устроили засаду на гражданскую колонну, состоявшую из врачей, медсестер, преподавателей медицинской школы и пациентов, которые направлялись в больницу Хадасса, и убили семьдесят человек. Чтобы убедиться, что выживших нет, арабские солдаты залили бензином автобусы и машины, в которых ехал медицинский персонал, и подожгли их[205].

Никаких извинений или сожалений после этой тщательно разработанной операции по уничтожению мирных медиков не последовало. Израильские Вооруженные силы не стали отвечать на резню в Хадассе обстрелами арабских мирных граждан. Они преследовали вооруженных убийц, которые несли ответственность за бойню. Дейр-Ясин остался единственным, хотя и трагическим и непростительным пятном на действиях израильских военизированных структур по защите гражданского населения[206], тогда как сознательные атаки на мирных жителей оставались — и остаются до сих пор — политикой палестинских террористических групп, а также многих арабских правительств.

Другая волна движения арабских беженцев поднялась, когда Хагана выиграла битву за Хайфу и конце апреля 1948 г. Как пишет Моррис, «арабские лидеры, которые предпочитали не капитулировать, объявили, что они и арабское население намерены покинуть город, несмотря на предложение еврейского мэра остаться»[207]. Подобным образом в Яффе ожесточенные сражения с большим количеством жертв со стороны евреев вызвали панику у арабского населения города, и многие бежали. Моррис пишет, что «поведение арабского военного командования Яффы тоже сыграло свою роль: они грабили пустые дома, а иногда нападали на остававшихся жителей и оскорбляли их». Когда Давид Беи-Гурион посетил Яффу после окончания боев, он записал в своем дневнике: «Я не мог понять, отчего жители… ушли?»[208]

Конечно, Яффа осталась арабским городом, и сегодня среди ее жителей тысячи арабов. Хайфа осталась смешанным городом, и тысячи арабов составляют часть ее нынешнего населения. Некоторые другие города и деревни, откуда бежали арабы, сегодня смешанные, в других возвращения арабского населения не произошло. Моррис, который остро критикует традиционную израильскую историю по вопросу о беженцах, подводит итоги проблемы, вызванной палестинским и панарабским нападением: «Проблема палестинских беженцев родилась из-за войны, а не по чьему-либо плану… Арабское руководство внутри Палестины и за ее пределами, видимо, помогло ускорить исход… Не заметно никакой руководящей длани или центрального контроля»[209]. Моррис заявляет, что «в течение первых месяцев бегство из городов элиты и среднего класса не вызвало большого интереса у арабов»[210].

Это выглядело как продолжение исхода, начавшегося во время мятежей конца тридцатых годов, и Хусейни и его приближенные, «возможно, были рады, что многие из этих зажиточных, связанных с оппозицией семей уехали»[211]. Моррис отмечает, что «ни одно арабское правительство не закрыло границ и не попыталось каким-то иным образом замедлить исход»[212]. Наконец, Моррис указывает, что беженцам суждено было

в течение последующих лет служить для арабских государств сильной политической и пропагандистской пешкой в игре против Израиля. Память или ложная память о 1948 г. и последующих десятилетиях унижения и лишений в лагерях беженцев в конечном итоге превратит поколения палестинцев в потенциальных или активных террористов, а «палестинскую проблему» в одну из самых неразрешимых в мире.[213]

В своих публичных выступлениях Ноам Хомский исказил выводы Морриса и, ссылаясь на него, говорил своим слушателям нечто, чего Моррис вовсе не заявлял, — действительно, Хомский утверждает, что никто не говорит сегодня о том, что арабские лидеры причастны к бегству палестинцев. Он заявляет (ошибочно), что Моррис возлагает всю вину на Израиль, что арабские лидеры «никогда не высказывали подобных призывов» и что вся эта история была «сионистской пропагандой», «забытой почти 15 лет назад», и в нее «никто не верит»[214]. На самом деле Моррис приходит к заключению о том, что некоторые «арабские военачальники приказывали жителям покинуть деревни» и что Арабская лига «время от времени рекомендовала такой шаг».