Читать книгу "Кошка души моей - Полина Поплавская"

Но Стива интересовала, скорей, коммерческая сторона проекта, и потому он не поддерживал такого рода разговоры; его душа давно осталась на Поп-фестивале в Монтерее. И Пат снова сникала, уходя в цифры и выкладки.

Миссис Кроули вела дом, как опытный лоцман, и Пат не оставалось в нем места. Настоящим ее домом стал телецентр, с его ссорами, привязанностями, интригами, иерархией отношений и, несмотря ни на что, обшей радостью по поводу любого успеха. Пат перебралась в новый, более просторный кабинет, куда влезли не только несколько мягких кресел для постоянно приходивших людей, но и низкий столик с диковинкой – огромным сверкающим русским самоваром, который подарил Стиву какой-то прорвавшийся в Штаты горячий поклонник «Битлз» из Советского Союза. Чувствуя усталость, Пат всегда подходила к самовару и смотрелась в его пузатые никелированные бока, а он отвечал ей непередаваемо смешными физиономиями.

Перед первым же прямым эфиром Пат остригла свои мягкие каштановые волосы, сделав ультрамодный «сессон» и отказалась вести «Шапку» в традиционных национальных нарядах. Она долго воевала с Уэлчем за элегантно-строгий современный костюм и, в конце концов, добилась своего. К ее мнению стала прислушиваться даже Брикси, для которой никогда не было никаких авторитетов. Иногда они вели обозрение на пару, строя передачу по контрасту томной сексапильной Шерс, комментировавшей песни жестко и придирчиво, – и строгой подтянутой Фоулбарт (для работы Пат оставила себе девичью фамилию), всячески поддерживающей молодых певцов. Правда, после записи первая обычно сидела в кафе с кем-нибудь из только что размазанных ею по стенке, а вторая запиралась в своем кабинете, разбирая свои и чужие ошибки и успехи.

Как-то в середине октября было решено провести большой эфир, посвященный знаменитому Музею кантри-мьюзик в Нэшвилле. Было много реквизита, подлинных вещей, не говоря уже о знаменитостях. Пат посчитала себя не вправе вести этот эфир, где говорилось в основном о песнях минувших лет, и смотрела программу из монтажной. Неожиданно на всех экранах появилось вдохновенно-отрешенное лицо, и, проваливаясь в ватную душную пустоту, Пат услышала резковатый голос ведущей передачу Текс Риттер, президента Ассоциации кантри-мьюзик:

– Уважая прошлое и любя настоящее, мы не можем не сказать и о таком феноменальном явлении, каким был трагически погибший Мэтью Вирц. У нас сохранилось несколько его записей, в том числе и его бесподобная «Кошка»…

Пат понимала, что надо встать и немедленно выйти из монтажной, но ноги отказывались держать ее. И с расширенными от боли глазами она вцепилась в края высокого монтажного табурета так, что побелели костяшки пальцев.

Да не остудится пламя веры моей,

Да не оступится праведность ног моих,

Да не вырвут черви сомнений меня из тебя,

Золотые лучи очей твоих

Да не солгут…

Пат пришла в себя у раскрытого окна в коридоре, куда ее вытащили двое пожилых монтажеров.

– Да-да, очень жарко, и сегодня такая беготня целый день, – бормотала Пат. – Спасибо, спасибо, я уже вполне оправилась… Сейчас постою еще минутку и вернусь, не беспокойтесь…

Старички ушли. Пат до крови кусала губы, чтобы только убрать вязнущий в ушах смертельно-черный голос, но он не исчезал, а темными крыльями бил по самому сердцу – разрушая, проклиная, маня. И вдруг дикое животное желание охватило Пат: шатаясь, она шла вниз по пустым лестницам, ничего не видя и ощущая себя лишь бездонным лоном, готовым принять любого. В огромном нижнем холле, обычно кишащем людьми, сейчас стоял лишь Алекс-тонкий, словно нарочно поджидавший ее. Разумеется, это было глупостью, вероятно, он просто только что приехал на свой шестичасовой выпуск новостей, но Пат уже шла к нему, раскрывая губы, на которых еще не высохла кровь, и слабо, неуверенно протягивая руки. Алекс воровато оглянулся и рывком притянул ее к себе. Пат мгновенно обмякла у него в руках, сползая животом по умело подставленному колену. Но как только чужие влажные губы коснулись ее рта, Пат как током ударило омерзение, и с глухим стоном вырвавшись из рук ничего не понимающего Алекса, она бросилась на улицу.

– Мэт… Стив, Стив! Мэт, – шептала она, плохо видя дорогу из-за мутивших глаза слез и, как пьяная, судорожно перекладывая руль из стороны в сторону. Она чуть было не налетела на стайку школьников, рассевшихся, как птицы, на краю тротуара и потягивавших из пластмассовых стаканчиков колу. И эти стаканчики вдруг ясно воскресили перед Пат такой же теплый осенний день, когда она сидела в сквере на Честер-стрит после визита к врачу, подтвердившему ее опасения. Шестнадцатое октября! Неужели прошел год? Год, суливший так много счастья, а обернувшийся смертью, не сыном, пустой постелью. Может быть, все это лишь сон, и вот сейчас она поднимется по каменным ступенькам дома под красной крышей и, обвив руками высокую загорелую шею, прошепчет в жаркую полутьму: «Милый, я…».

Домой она добралась чудом. Не поздоровавшись и пролетев мимо саркастически поджавшей губки миссис Кроули, Пат вбежала в детскую и выхватила дочь из рук опешившей Дины. Она трогала ее руки и волосы, словно пытаясь удостовериться, что Джанет действительно существует.

– О Боже! Простите меня, Дина, со мной происходит что-то нехорошее.

Пат приняла контрастный душ и выпила каких-то успокоительных капель. Разговаривать со Стивом бесполезно, у него есть позиция, с которой его не сдвинешь, и к тому же он в свои тридцать три года прожил и перечувствовал уже так много, что может ждать. А она хочет жить сейчас, жить так же, как и работать: упоенно, весело, жадно! Как объяснить ему это? Именно объяснить, ибо цельной честной натуре Пат были органически чужды любые уловки. Она представила себе, как будет соблазнять Стива, и даже тихонько рассмеялась нелепости такой сцены.

Что ж, в таком случае лучше уж думать про работу. И, размышляя о том, как убедительней доказать Уэлчу необходимость убрать из «Шапки» эти дурацкие, размалеванные под натуру задники, уставшая Пат задремала прямо в гостиной.

Разбудила ее тяжелая рука Стива, легшая на плечо.

– Патти, проснись. Джанет, кажется, заболела. Как ледяной водой, Пат окатило чувством ужаса и вины. Это наказание за то, что она любит девочку меньше, чем любила бы сына! Бедная малышка, мало того, что ее предал отец, ее каждодневно предает своей отстраненностью и мать! Пат вскочила, как распрямившаяся пружина.

– Идем!

– Подожди, там врач. Дину я тоже попросил остаться. На всякий случай, – виновато пояснил Стив.

– Если с ней что-нибудь случится, я…

Но тут появился немолодой, весьма респектабельного вида доктор, которого нашла всезнающая миссис Кроули. Пат показалось, что он сошел прямо-таки со страниц так любимого ей с детства Диккенса – и она сразу поверила ему.

– Что, доктор?!

– Ничего страшного. Немецкая корь, то есть, я хотел сказать, обыкновенная краснуха.

Полный покой, как можно меньше света и как можно больше питья. Я приду, если позволите, завтра около одиннадцати. – И, получив свой чек, доктор величественно удалился.