Читать книгу "Варшавский договор - Шамиль Идиатуллин"

Ребята развернулись быстро и недобро. Гульшат чуть опоздала – пыталась вспомнить, почему то ли голос, то ли интонации звучат так знакомо. Ступор длился секунду, но отгадки лишил: когда Гульшат обернулась, темно-синяя куртка под ярко-синей шапкой, пробормотав «А, вижу», уже шагала прочь – со скрипом, без которого удивительным образом обошлась на подходе. Но еще удивительнее было, что навстречу куртке – а вернее, прямо к их задорной троице, – быстро шел Костик.

– Да ты глянь, кто такое красивое идет, – протянул щекастый, и Гульшат удивилась, сколь адекватно слова туповатого гопа могут выражать ее мысли.

Щекастый шагнул Костику навстречу, а длинный сделал шаг в сторону. Костик обогнул обоих, как табуретки, застыл в полуметре от Гульшат и спросил, беспокойно оглядывая ее сверху вниз:

– Гульшат, ты в порядке?

– Защитник нарисовался, – с удовольствием отметил щекастый, снова угадав мысль Гульшат.

– Гульшат, ты прости, пожалуйста, я тут задержался, смотрю – тебя нет. Туда, сюда. Еле нашел. Они тебе ничего не сделали?

– Задержался он, – буркнул щекастый и собрался развить мысль, но длинный предложил громко и с обертонами:

– Слышь, орел. Ты базар фильтруй.

Костик на секунду повернулся к нему, потом к щекастому, снова стал лицом к Гульшат и надменно сказал куда-то вверх:

– Я, между прочим, не с вами сейчас разговариваю.

Дебил, что он нарывается-то, подумала Гульшат. Таким тоном, да еще и отвернувшись, с гопами мог разговаривать спецназовец в каске или самоубийца. Костик явно не тянул на спецназовца, а его шапочка – на каску.

Гульшат решила вставить что-нибудь смягчающее, но даже примерно не успела придумать, чем и как смягчать. Щекастый назидательно сказал:

– А надо с нами.

И добавил другим тоном:

– Где Ленка?

– Какая Ленка? – подумав секунду, спросил Костик.

Длинный на заднем плане засмеялся и отвернулся. Щекастый тоже, кажется, развеселился.

– Вот ты славный. Дама, с которой ты ушел, ее Елена звали. И где она?

Костик сказал с искренней и оттого особенно, даже для Гульшат, возмутительной досадой:

– Да что мне Ленка ваша, откуда я знаю! Ушла и ушла.

– С тобой? – легко уточнил щекастый.

– Глупости какие.

– Базар фильтруй, чмо лиловое, – звучно повторил длинный.

– О господи, – сказал Костик капризно. – Не со мной она ушла. Вышла за мной и попросила ее до остановки проводить. Я говорю – не могу, мол, и потом, у вас же свои провожатые, крутые такие. А то получится, что они решат адекватно ответить и на других девушек нападать начнут. Знаете, что такое адекватно?

Щекастый вздохнул и почти нежно поводил костяшками пальцев по куртке Костика, стоявшего к нему вполоборота – будто это было брайлевское пособие по общению с придурками. Костик брезгливо дернул плечом и продолжил:

– Ну чего вы тогда девушку держите? Пусть идет. Она, что ли, виновата, что от вас барышня сбежала?

Щекастый с сердцем сказал:

– Чего лепишь, а? – и отвел плечо.

Но длинный тронул его за рукав и ласково сказал:

– Гульшат, ты иди. Иди-иди, спасибо.

Гульшат еще соображала, идти или лучше бежать, а Костик уже подцепил ее под руку и попытался сделать шаг в сторону.

– Э, стоп, – сказал щекастый, уцепив его за локоть. – Ты, братек, задержись. Айда договорим, интересно же.

– Было бы с кем, – довольно явственно буркнул Костик, освобождая руку Гульшат.

Она поспешно вышла из-под арки, и сюрреалистичная беседа под сводом стала раскатистой и малоразборчивой. Подальше от этих клоунов, подумала она, но почему-то остановилась и оглянулась.

Чтобы увидеть, как Костик брезгливо, кончиками пальцев, тюкает щекастого в грудь, говоря что-то скошенным ртом, щекастый смотрит на него, подняв брови, а длинный, изогнувшись, неудобно, но сильно бьет Костика кулаком в лицо.

Гульшат замерла, вскинув руки ко рту, выше живота взвыл холодный фен.

Голова Костика мотнулась, он нелепо плюхнулся на грязную корку льда.

Щекастый нагнулся и так же брезгливо, кончиками пальцев, пихнул Костика в лоб. Костик задрал голову и что-то сказал, кажется, про Гульшат. Щекастый развел руками, обернувшись к Гульшат с изумленным лицом, как за поддержкой, а длинный, кажется, собрался Костика пнуть.

Гульшат завизжала.

Она не помнила, использовала ли слова или надсадно голосила на две ноты. Стояла и визжала неизвестно сколько – но долго. Умолкла, когда горло заныло от надрыва и, наверное, мороза, за черными окнами вокруг арки вспыхнули люстры, а щекастый с длинным, поначалу что-то говорившие и показывавшие в ее сторону, переглянулись и ушли в синий зев. Плюнув на ходу.

Гульшат не обратила внимания на это, как и на гулко растекающиеся под аркой обидные слова. Она брякнулась на колени рядом с несчастным дураком Костиком и бормотала какую-то чушь, стараясь поднять его из мелкого сугроба, надутого вдоль бордюра.

Сугроб был с темным пятном. Гульшат ужаснулась, но кровь была всего лишь из носа. Правда, сочилась, не переставая, почти до Гульшаткиного подъезда. Гульшат потащила Костика домой – а куда его еще было девать, раненого, придурочного и вряд ли способного пройти сквозь арку, поблизости от которой непременно ждут гопы. Вряд ли визг отбросил их далеко и надолго. Костик отнекивался, застенчиво утираясь бумажными платочками, запасенными словно именно на такой случай. И бесконечно извинялся за все на свете. За слабый нос, за гопов и за то, что бросил ее в «Солнышке». Прости, говорил, просто эту дуру быстренько выводить пришлось, ее спасать надо было, они ее мучить собирались, всерьез.

Гульшат в этом усомнилась. Не похожи были гопы на садистов. Ее-то не измучили. Да и лахудра меньше всего напоминала невинную жертву. Потаскуху она напоминала, это да.

Ну да Костику-то откуда знать, лось неученый. Ну, пусть и не знает.

На подступах к подъезду Гульшат убедилась, что кровотечение иссякло, и принялась осматривать и ощупывать Костика на предмет других повреждений, попутно кроя его довольно страшными словами. И слишком поздно обнаружилось, что Костик одновременно ощупывает и осыпает словами ее – вернее, не ощупывает, а безошибочно и ласково находит нужные точки под слоями зимней одежды, и слова у него не страшные, а взводящие, а губы мягкие и жгучие. И откуда что взялось. Интересный терапевтический эффект бывает у мордобоя, подумала Гульшат, хихикнув. И тут же хихикнула по другому поводу, и подавила стыд в связи с тем, что в ее обстоятельствах и в этой ситуации обжимается натурально с первым встречным и, кажется, ведет его домой. Определенно ведет, с определенными намерениями, от которых не откажется. И гори оно все огнем до самого утра – и я первая.