Читать книгу "Крым - Александр Проханов"

– Вы угадали! Была, была вспышка! Студентом я увлекался лыжами, ходил в спортивную школу, участвовал в соревнованиях, которые проводились в Тимирязевском парке. Помню солнечный морозный день, синее небо, заиндевелые сосны, красные стволы. Мы ринулись со старта гурьбой, мешали друг другу, цеплялись палками, гремели лыжами. Но скоро большинство отстало, и только несколько лыжников, и я среди них, мчались по аллее. Мне было легко бежать, радостно вдыхать ледяной воздух, радостно смотреть, как лыжи врезаются в слюдяную лыжню. Я обогнал одного, другого, третьего. Начинал бить лыжами по хвостам мешающих мне бежать лыж. Кричал: «Лыжню! Лыжню!» И они неохотно уступали дорогу. Впереди оставался только чемпион института, высокий парень в черных рейтузах и красной куртке. Как лось, переставлял мускулистые ноги, мощно толкался палками, совершал могучие броски.

«Обгоню!» – думал я. Задыхался, жгло горло, грохотало сердце, напрягались в непосильных бросках все мои жилы. Я подумал, что если не обгоню его, то вся моя жизнь кончится тут же, на этой аллее. Что я недостоин жить. Что эти красные стволы, и седая хвоя, и перелетевшая аллею сойка с голубым крылом – все они требуют от меня: «Обгони!» Я стал его настигать. Мои золотистые лыжи приблизились к его фиолетовым. Я вонзал свои лыжи в лыжню, как золотые копья. Они начинали бить его лыжи, и я слышал звон деревянных ударов. Я чувствовал ярость, неистовую страсть, прилив небывалых сил, которые, казалось, вливались в меня из неба. Он зло оглядывался, не уступал дорогу. А я задыхался, неистово рычал: «Лыжню, лыжню!» Он не уступал, его черные рейтузы и красная куртка загораживали путь. Тогда я собрал все силы, всю негодующую волю, все страстное стремление победить. Вырвался из лыжни, побежал по рыхлому снегу с ним вровень. Видел его побелевший от мороза лоб, заиндевелые брови, обветренные красные щеки и букеты пара из раскрытых губ. Я сделал бросок вперед, толкнул его, выбил из лыжни. Видел, как он падает и ломает лыжи. Я встал в сверкающую, отливающую стеклом лыжню и помчался. Не бежал, а летел, в шуме, в свисте. Не чувствовал тела, словно меня несло по воздуху, а потом опять опускало на снег. Внезапно на пересечении аллей, где росла огромная, с туманной хвоей сосна, передо мной возникла слепящая вспышка. Высокий радужный столп, в переливах лучей, в огненной белизне. Это был великан с горящим лицом, сияющими глазами, в серебряном облачении. Он поднял меня в небо, откуда я видел вершины сосен, аллею, по которой бежали разноцветные лыжники, город, озаренный зимним солнцем. Он приблизил меня к своему лицу и что-то сказал, громогласное, неразличимое и прекрасное. Опустил на землю, и я стоял, ошеломленный, не зная, что это было. Какие слова я услышал. Огромная сосна с золотыми суками. Мимо пробегает мой недавний соперник, с изумлением на меня оглядывается. По сей день не знаю, кто был этот великан.

Лемехов умолк. Щеки его горели, как от мороза, и звучали громоподобные, неведомые слова.

– Я же говорил, что у вас была вспышка, – произнес Верхоустин, победно сияя глазами. – Это было знамение, определившее весь ваш путь. И тот, кто вас поднял в небо, сопутствует вам всю вашу жизнь.

– Это так, – сказал Лемехов. – Тот неведомый еще несколько раз мне являлся. Уже не великан, не огненный столп, а невидимая, сберегающая меня сила. Если бы не она, вряд ли я пил бы с вами сейчас тосканское вино.

– Что это значит? – спросил Верхоустин.

– На полигоне испытывался новый снаряд для установок залпового огня. Колоссальная мощь, сумасшедшая скорость. Мы еще не успели спуститься в укрытие, как произошел аварийный взрыв. Я увидел слепящий взрыв, и мимо меня с ревом пронеслась стальная буря. Тысячи осколков, которые смели сооружения, пробили борт бронемашины, растерзали шестерых солдат и двух испытателей, а на мне – ни царапины. Смертоносная сталь с воем и ветром прошла в сантиметре от моей головы. В этой вспышке опять прогремел чей-то голос, что-то проревел, но что, я не мог понять.

– Это был голос вашей судьбы.

– И еще, на Дальнем Востоке, я летел на вертолете, осматривая сверху стартовые площадки для космодрома. У вертолета заглох двигатель, мы стали падать. Падали в жуткой тишине. Я видел побледневшее лицо генерала, который прощался с жизнью.

Я смотрел, как приближается земля, как оловянной струйкой светится речка. Я знал, что не умру, что мой неведомый покровитель не даст мне умереть. И вдруг из-за тучи вышло солнце, как слепящая вспышка. Салон вертолета стал прозрачным, как стекло, и раздался рокочущий гром, все тот же обращенный ко мне таинственный голос, неразличимые громоподобные слова. Это взревел и взыграл вертолетный двигатель, который пилотам удалось запустить. Мы сели на берегу таежной реки.

– Значит, на вас благодать, Евгений Константинович. Перст Божий.

– Я много раз пытался понять, с какими словами обратился ко мне великан. Пытался в этих грохочущих звуках уловить членораздельную речь. Диктофон моей памяти записал этот звук. Я много раз медленно прокручивал запись, выделял из ревущей какофонии скрытые в ней слова. И вот что мне удалось услышать. Там, на зимней лыжне, и на степном полигоне, и в уссурийской тайге звучало одно и то же слово: «Крым!» Что значит – «Крым»? Великан сулил мне какое-то будущее, сберегал меня ради этого будущего. И это будущее на великаньем языке называлось: «Крым!»

Они молча сидели. Слышали, как где-то за античными колоннами тихо играет музыка и журчит в фонтане вода. Верхоустин страстно смотрел на Лемехова, благодарный за исповедь. А Лемехову казалось, что синеглазый исповедник выманил у него заповедную тайну, завладел его сокровенной сущностью, обрел власть над его душой.

Им принесли обещанные блюда. Лемехов вкушал приготовленную на пару рыбу, снимал с нее ломти нежного розового мяса, открывая хрупкий, жемчужного цвета позвоночник. Средиземноморская рыба смотрела на него недвижным фиолетовым глазом. Верхоустин отрезал от оранжевого щупальца осьминога сочные дольки, и щупальце лежало на блюде, как извилистый иероглиф. Пили тосканское вино, не чокаясь, лишь поднимая друг на друга глаза.

– Болезнь президента Лабазова становится публичным фактом, – произнес Верхоустин. – В американском медицинском журнале появился рентгеновский снимок его позвоночника. Отчетливо видна опухоль спинного мозга и распространение болезни по лимфатическим узлам. Медицинский эксперт утверждает, что жить президенту осталось максимум полгода. Недавнее исчезновение Лабазова из информационного поля объясняется тем, что он лег в клинику и у него брали пункцию спинного мозга. Мне стало известно, что по всем монастырям разослали наказ молиться за исцеление раба Божьего Юрия. Так что мы накануне грозных событий.

– У меня была назначена встреча с президентом по вопросам противоракетной обороны. Экстренный вопрос. Встречу отменили. Теперь я знаю почему, – произнес Лемехов.

– Президент Лабазов – повторюсь, «замковый камень» российской государственности. Если этот камень выбить, рухнет весь свод, страна погрузится в хаос, кровь, неминуемый распад. Уже теперь свод начинает трещать. – Верхоустин поднял палец, чутко наклонил голову, словно прислушивался к тяжким гулам и скрежетам незримого свода. Лемехову показалось, что сквозь тихую музыку и журчание фонтана слышны каменные стоны и хрусты.