Читать книгу "На прибрежье Гитчи-Гюми - Тама Яновиц"

Я решила, что из вежливости надо тоже его обнять. Так мы стояли секунд тридцать – сорок и терлись коралловыми устами, пока он внезапно не убрал руки и не отпрянул назад, едва не усевшись в ванну.

– Да… – сказал он. – Все произошло так внезапно, правда? Было очень приятно, дорогая.

– Он у тебя такой большой и твердый, – сказала я.

– Ха-ха-ха! – искусственно рассмеялся он. – Твоя прямота очаровательна. Это, пожалуй, мне нравится в тебе больше всего.

– Да? – сказала я. – Пошли отсюда. Кажется, эту ванну не мыли несколько лет. – Я открыла дверь и села в инвалидную коляску. Двое мужчин по-прежнему лежали вытянувшись в струнку и так ни разу не пошевелились. Я подумала, не накрыть ли им глаза медяками.

– Хочешь, чтобы я тебя повез, дорогая? – спросил он.

– Который час, дорогой?

– Почти шесть, – ответил он. – Что ты делаешь сегодня вечером?

– Ты меня хочешь куда-нибудь пригласить?

– Да.

Я так расстроилась, что чуть не разревелась от досады.

– Сегодня не могу, – сказала я.

– Ах да, вспомнил. Понимаю. Твоя порядочность не позволяет тебе отменить свидание.

– У меня никакой порядочности нет, – сказала я. – У мамы есть. Она меня убьет, если я позволю себе такую низость.

– Понятно, – сказал он озадаченно.

– Как ты считаешь, личность определяется интеллектом?

– Что ты имеешь в виду?

– Каждая собака – личность. Правда, если окажешься в комнате, полной незнакомых собак, этого поначалу не поймешь. Но потом становится ясно, что все они личности. Ну как когда приходишь на коктейль в незнакомую компанию.

– Боюсь, я не вполне улавливаю твою мысль, – сказал Саймон. – Ты случайно в гольф не играешь? Я играл в Шотландии, когда там было так же холодно.

– Я вот о чем, – сказала я. – Если каждая собака обладает индивидуальностью, возможно, она есть и у аллигаторов, хоть и не такая выраженная. И у птиц. Даже у муравьев. Надо просто провести с каждым муравьем достаточно времени, и тогда ты поймешь, какой он – застенчивый, наглый, замкнутый, весельчак, эгоист, душа компании. Дошло?

– А как насчет завтрашнего вечера? – сказал он. – Никакого гольфа, просто сходим куда-нибудь.

– С удовольствием, – сказала я. – Да, кстати, какой у тебя любимый грызун? У меня – морская свинка. А на втором месте – белка и капибара.

– Я… я не знаю.

– Подумай до завтра, – сказала я.

13

Саймон оставил меня в коляске в вестибюле. Настроение у меня было паршивое. В кои-то веки я получила приглашение от очаровательного мужчины, но принять его не могла. А вдруг он до завтра обо мне забудет? Или до него доберется Мариэтта… Вскоре появился Фред. Я решила, что надо его немного наказать – за то, что из-за него я терплю такие муки.

Он переоделся в джинсы, остроносые кожаные сапоги, черную футболку и толстое твидовое полупальто – такие носили где-то в пятидесятых. Вынуждена признаться, выглядел он поприличнее, чем прежде, хотя, если разобраться, мужчина в форме всегда сексуальнее, даже если форма из синтетики.

Он уставился на меня.

– Что ты делаешь в инвалидной коляске? – спросил он встревоженно.

– Ничего, – сказала я. – Ты что, боишься калек?

– Если уж я решил провести с тобой вечер, будь добра, постарайся быть поприветливее, – сказал он. – Не думай, что делаешь мне одолжение.

– Хорошо, буду поприветливее.

– Куда ты хочешь пойти поужинать? – спросил он уже поспокойнее.

– Все равно, – пожала плечами я.

– Как насчет «Рампернугиз»?

– Никаких возражений.

Мне не хотелось признаваться, что я там не бывала, и вообще, насколько помню, нигде, кроме как в «Минни-ваве» и «Трубке мира», никогда не ужинала.

Я вылезла из коляски и пошла за ним к машине. Она была новая, белая, а салон черный.

– Вытри ноги и садись, – сказал он.

– Тоже мне, чистюля нашелся!

– Помолчи, а? Машина новая, и я не хочу, чтобы ее пачкали, вот и все.

Он внезапно наклонился и поцеловал меня. Я бы закричала и дала ему пощечину, только у меня вдруг все поплыло перед глазами. Едва он до меня дотронулся, меня так и повело. Со мной произошло все то, что должно происходить с человеком, когда его целуют. Я забыла, где я, превратилась в беспозвоночное, в простейший организм, и мне открылись все прелести существования медузы или амебы, плавающей в бескрайних водах первозданного океана. Наконец мы перестали целоваться, он подмигнул мне, откинулся на спинку сиденья и включил зажигание.

– Не смей больше этого делать, кретин, – сказала я.

– Как скажешь, – ответил он и выехал со стоянки.

Я опустила козырек на ветровом стекле, чтобы проверить, есть ли там зеркальце. Мариэтта оставила в кармане юбки губную помаду.

– Кто охраняет Эдварда? – спросила я, стараясь говорить так, будто ничего особенного не произошло.

– Два дежурных констебля. Чего это ты спрашиваешь?

– Просто любопытно, – огрызнулась я.

Я заказала блюдо дня, говяжий стейк, и бренди «Александер». Его подали с вишенкой. Фред ничего не сказал, хоть я и несовершеннолетняя. Стейк был изумительный – толстый, нежнейший, с кровью. Вкусно было удивительно, но я твердо решила, когда ужин закончится, стать вегетарианкой. Не хочу, чтобы меня покупали за кусок мяса.

– Недурно, – сказала я. – Спасибо за ужин. Да, я говорила тебе, что собираюсь перебраться в Лос-Анджелес?

– Правда? – Он по-прежнему глупо улыбался. Зубы у него были ослепительно белые, как у молодого хищника – волка, росомахи или койота.

– Да, – ответила я рассеянно. – Мы с братом уезжаем через несколько недель.

– В Лос-Анджелесе здорово, – сказал он. – Может, я тоже туда перееду.

– Ни за что! – сказала я.

– Это большой город, – сказал он. – Ты мне помешать не сможешь. Полицейские везде нужны.

– А почему ты решил стать именно полицейским? – вежливо спросила я. Стейк как-никак стоил тринадцать долларов девяносто пять центов.

– Семейная традиция.

– У тебя есть хобби, увлечения какие-нибудь?

– Да, конечно, – сказал он. – Тебе-то что до того?

– Я поддерживаю беседу, – сказала я. – Если не хочешь, можешь не отвечать.

– Мух дрессирую, – сказал он.

– Как интересно!

– Да пошла ты, – сказал он. – Знаешь, почему я не хочу отвечать? Потому, что ты, что бы я ни сказал, все равно будешь надо мной издеваться.