Читать книгу "Молодой негодяй - Эдуард Лимонов"

— Я прогуливаю твою подругу. Посмотри, какая она бледная. Не вылазит из постели. Ебется и пишет стихи, и не бывает на солнце.

— Загар не сексуален на женском теле. Незагорелое тело куда сексуальнее. — Вика закуривает. — Ленька вдруг воспылал ко мне любовью опять, Анна. Подарил мне ночную рубашку. А на рубашке он вышил, представляешь, Анна, какой талантливый, своими руками вышил прелестную маленькую мышку. — Вика поощрительно похлопала Леню по темной щеке. — Лапочка, Ленька… А теперь он хочет, чтобы я родила ему ребенка. «От Кулигина у тебя есть ребенок, — сказал он мне, — а от меня — нет!» Как же, он не может быть хуже своего друга Кулигина.

— Кстати, мы только что встретили твоего сожителя, Анна, — скалит зубы Леня Брук. — Бежал куда-то с красивым рослым хулиганом. Что это вы раздельно развлекаетесь?

— Молодой негодяй убежал от меня с Белым Бобом… Сволочь, молодой негодяй! Придет он у меня ночью домой. Я закрою дверь на задвижку!

— Да, Анна, ты закроешь дверь на задвижку, — серьезно соглашается Брук. — Чтобы, поворочавшись в постели, через пять минут встать и открыть задвижку.

— А чем он провинился, Анна? — Вика хохочет. — Убежал? Ты что, гналась за ним?

— Очень он мне нужен… гналась… Возьмите меня с собой? Прогуляй и меня, Ленька? Если, конечно, вы не идете трахаться… Мне совершенно нечего делать…

— Мы только что оттрахались. Пойдем выпьем в «Пингвин», что ли? А почему ты не в киоске, Анна? — Вика берет подругу под руку.

— Послала маму постоять за меня. Мне этот киоск уже вот где сидит, — Анна проводит пальцем по шее. — Скорее бы в Москву.

— Блажь. Чем тебе Харьков не подходит?

— Молодой негодяй хочет в Москву. Он говорит, в Харькове ему уже неинтересно. Здесь он уже всех победил. В Харькове, он считает, он пишет лучше всех, потому хочет в Москву. Он считает, что для того, чтобы научиться играть в шахматы лучше всех, следует играть с партнерами, которые сильнее тебя, а не слабее.

— Он что у тебя, стал шахматистом? — Ленька улыбается. Вика останавливается, забегает вперед Брука и Анны, прижимает руку к груди и произносит псевдотрагическим голосом из чеховских «Трех сестер»: «В МОСКВУ! В МОСКВУ! В МОСКВУ!» Вика вместе с Бруком в свое время посещали театральную студию при каком-то Доме культуры. Вика хотела стать актрисой. Брук играл Гамлета.

— Я могу угостить дам стаканом портвейна? — галантно осведомляется Брук.

— Дамы будут счастливы получить оный из ваших рук, — приседает Вика в реверансе.

19

— Кто же работает в этом городе, Эд? — спрашивает Белый Боб патетически. — Кто? Даже молодежь не работает.

— Я работаю, — темноволосая Нина опускает глаза. — У меня перерыв.

Нина теперь стала Нина Ивановна, а раньше звалась просто Нина и во время отсутствия Цили Яковлевны (та полгода жила в Киеве у старшей дочери и зятя Теодора, отдыхала от Анны и Эда) снимала вместе с девочкой Олей большую комнату Рубинштейнов, спала под лоскутным одеялом. Окончив медицинский техникум, Нина и тогда, и сейчас заражала мышек в научно-исследовательском институте, вкалывала им вирус. Для того чтобы Нина не занесла мышкам вместе с нужным вирусом еще и ненужные институту вирусы, Нине выдавали и выдают чистый спирт в пузатых бутылочках. Дезинфицировать шприцы. Большая часть спирта дезинфицировала желудки Эда, Генки и Фимы.

— Да, ты же работаешь где-то здесь рядом… — вспоминает Эд.

— За Госпромом… Моего не видел? Должен был встретить меня возле НИИ, хотели вместе пообедать, и почему-то не встретил…

— Видел. Он на верблюде проехал.

— На верблюде?

— Угу. На одногорбом. А потом с верблюда свалился и проехался на локтях по пустыне.

— Шутишь, Эд?

— Нисколько. Мы были в зоопарке. И два деятеля — Фима и твой Леньчик — покатались на кораблях пустыни. Вся кодла должна быть где-то здесь — у памятника, может быть, — Леньчик, Генулик, Фима, мсье Бигуди…

— Супруг называется, — Нина вздыхает. — Выходи замуж после этого. Жена работает, а он на верблюде катается. Хотите спирту, ребята? — Нина открывает сумочку и показывает прозрачную пузатую бутылку. — Двести граммов. Мужу несла, но так как он разъезжает на верблюдах, то пусть разъезжает без спирта.

— Конечно, мы хотим спирту, — Боб заглядывает в сумку, может быть для того, чтобы получше разглядеть спирт. — А как пить-то его будем? Пойдем в пирожковую?

— Зачем в пирожковую? Или ты не мужчина, Боб? Видишь автомат с газированной водой? Все, что нам нужно. Пошли?

— Я, пожалуй, съела бы бутерброд, — Нина протягивает бутылку со спиртом Эду.

— Мы пойдем с тобой, только хлопнем по стакану. Минутное дело.

Цокая каблучками, Нина идет с ними. Остановившись у трясущегося газоводного ящика, Эд нажимает на перевернутый днищем стакан, моет его и, вынув из запечатанной парафином бутылки пробку, наливает в стакан спирту. — Учись, как следует пользоваться современной технологией! — бросает он Бобу. Ставит стакан под кран газ-автомата, опускает монету в щель, и из крана брызжет пузыристая вода. Эд выхватывает полный стакан и, задыхаясь, пьет. Пить пузыристый спирт тяжело. Особенно при температуре воздуха 27 градусов Цельсия. Но Эд мужественно доглатывает последние кубические сантиметры пузырящегося огня. И, взяв у Нины из пачки сигарету, закуривает. Боб с ужасом глядит на него.

— Полный пиздец! — говорит Боб. — Страшное дело! Сколько же там должно быть градусов?

— Если в неразбавленном больше 90, наверное 92, с газводой будет градусов 60…— гордо объясняет Нина, как будто она и Эд — одна сторона, преобладающая, а Боб другая сторона — требующая снисходительного к себе отношения.

Однако Боб личность не слабая. Росту в нем добрых метр восемьдесят, он моложе Эда — ему двадцать, и от выпивки Боб никогда не отказывался. Он решительно выливает оставшийся спирт в стакан и начинает шарить по карманам, ища монету. Сзади ребят уже собралась небольшая очередь, судя по лицам — провинциалы, приехавшие сдавать экзамены в Университет. Все ждут, пока Боб найдет монету. Наконец Нина дает ему копейку. Боб, выхватив стакан, глотает адскую воду, и его фиолетовые глаза выкатываются из глазниц. Допив огненную водичку, он судорожно схватывает ртом воздух, как задыхающийся ерш, выброшенный на берег взмахом удочки рыболова. «Бля-а-а-а!»

— Ты, Нина, цветешь, — осматривает экс-квартирантку Эд. Комплиментов он делать не умеет и знает это. Поэтому ограничивается обычно пародиями на комплименты. — Цветешь, — морщится он. Нужно было еще добавить «пахнешь». Нина стеснительно отворачивается. Когда Нина жила в соседней комнате, Эду порой казалось, что он ей нравится. Однажды, как раз перед свадьбой, Нина напилась, и у нее случилась истерика. Обычно молчаливая и хмурая девочка разрыдалась и сквозь слезы призналась, что не любит Леньку, что он ей скучен, и любовь его, и сюсюканья его, «Ниночка» после каждого слова, ей противны. Истерика произошла с девчонкой на холодном журавлевском пляже, куда они — Эд, Генка, Нина и Фима приехали на такси, машина стояла рядом, колеса в песке, и жирно оплаченный шофер их ожидал. Несмотря на мелкий и сухой снег с небес, ребята искупались в реке, предварительно заглотнув каждый грамм по двести спирта. Нина тоже купалась. После купанья они все прыгали, закусывали холодным мясом, обтирались полотенцами, пели и кричали. Потом Нина плакала и целовалась с Эдом, крепко обнимая его за шею.