Читать книгу "Дочь полковника - Ричард Олдингтон"

— Но как вы узнали?

— Сказать?

— Ну, пожалуйста!

— Если уж приходится признаваться, то от Джадда. Он сначала полагал, будто Лиззи выручил ваш батюшка, но она объявила, что ее заступница — вы.

— Напрасно она проговорилась…

— Разумеется, — вкрадчиво продолжал мистер Перфлит, — я, как вы понимаете, гляжу на это под несколько иным углом. — Он выпустил руку Джорджи, ловко обнял ее за талию и вновь завладел той же рукой. Она не воспротивилась. — Тем больше причин, — продолжал он, слегка вибрируя, — восхищаться вами.

— О?..

— Мы живем в странные времена, — задумчиво добавил мистер Перфлит. — А впрочем, любое время, наверное, кажется странным тем, кто живет в нем. Возьмите историю с Лиззи. Ведь, в сущности, это квинтэссенция всего полового вопроса.

— О?

Мистер Перфлит придвинулся чуть теснее и продолжал доверительным тоном:

— В дни войны многие свихнулись, но даже еще грандиознее число тех, кто решил больше ни на какую удочку не попадаться и должен все для себя определять сам. Далее имеются молодые шаловливые идиоты, которые, видимо, вознамерились дразнить пуритан и пустились во все тяжкие… или хотя бы делают такой вид.

Джорджи слушала его голос, не различая слов, не улавливая их смысла. Она была точно кошечка, против воли завороженная хриплой любовной песнью пожилого кота. Сказать правду, мистер Перфлит быстрее достиг бы своей цели — будь у него такая цель — с помощью молчания, а не слов. Но он говорил, ибо, в сущности, ничего другого делать не умел, он говорил, ибо принадлежал к людям, для которых слова — единственная реальность, и еще он говорил, чтобы внушить себе, будто у него есть-таки цель. Он не влюбился в Джорджи, она его даже не привлекала — женщины вообще привлекали его весьма условно и поверхностно. По мере сил он пытался обольщать их, но без малейшей страсти или пыла, только чтобы удовлетворить свое тщеславие и потребность властвовать над кем-то, а может быть, и бархатную жестокость. Джорджи в его объятиях удерживало лишь физическое соприкосновение с ним, но оно совсем ее парализовало непонятно сладкой истомой. В то же время ей было крайне не по себе — и не столько от смущения, сколько от инстинктивного недоверия к Перфлиту. При всей его вылощенности этот пустозвон действовал на нее скорее отталкивающе, извергаемые им идеи шокировали ее и оскорбляли. Наивная до невежества, она была неспособна понять даже себя, а уж тем более мужчину подобного типа, но здоровое начало в ней еще не совсем угасло, и он внушал ей чувство, похожее на отвращение. И все же в сумраке старого сарая, куда вливались душистые волны теплого весеннего воздуха, у нее не нашлось силы воспротивиться обвивавшей ее руке Перфлита, сладкому пожатию его пальцев. Ум ее был ввергнут в смятение, действовали лишь физические ощущения. Ангел-хранитель поспешно ретировался в более пристойное место, в последний раз с ужасом и возмущением призвав верную дщерь Армии и Церкви не допускать, чтобы ее ласкал мужчина, чьи намерения были — если они вообще у него были — самыми нечестными. Голос Перфлита звучал, звучал, звучал, и к собственному изумлению Джорджи поймала себя на желании грубо его оборвать: «Замолчите же и поцелуйте меня!» Однако она промолчала и продолжала ждать в дурманящей истоме.

— С другой стороны, — продолжал Перфлит с довольно комичной медовостью в голосе, — есть очень много людей и вроде вас, которые были вскормлены на иной, менее рациональной морали и, к сожалению, все еще за нее цепляются. — Он притянул ее поближе, почти опрокидывая на себя, и она с тревожным предвкушением наперекор стыду неловко положила голову ему на плечо. Перфлит искренне удивился такой пылкой покорности, и, облекись мелькнувшая у него мысль в слова, он сказал бы: «Ах черт! Девица меня возжелала!» Такое признание его неотразимости ему польстило. Или же… Он чуть не вздрогнул от внезапного подозрения, — уж не дразнит ли она его? И осторожненько сдвинул ладонь на ее левую грудь. Ого! Сердце так и колотится! Ну просто жужжит как динамо-машина. Мужское тщеславие, самое жалкое проявление самолюбия, требовало, чтобы он развил успех. У него даже возникло что-то похожее на желание.

Джорджи наклонила голову. Перфлит перевел дух, принял бесшабашное решение и поцеловал ее в шею чуть ниже уха. Он не без гордости уловил ее экстатическое содрогание. Однако насладиться даже самым простым ощущением он мог только через слова, а потому пробормотал невнятно:

— Бледный алебастр — нет ничего прелестней.

Джорджи уловила, что он назвал ее прелестной, но продолжала благоразумно отворачивать голову. Перфлит мягким движением повернул ее лицо к себе и поцеловал полураскрытые губы. Поцелуй был принят послушно и безответно — Джорджи только вздрогнула и испустила судорожный вздох. Перфлит даже позавидовал ее неопытности. Поцелуй явно прожег ее насквозь, а вот более просвещенные особы женского пола, которых ему доводилось обхаживать, принимали такую увертюру как нечто само собой разумеющееся и нередко сердились, что он не торопится перейти к финалу. Сам он пока особого пыла не испытывал. Ну-с, а дальше что? Он вновь припал к ее губам с поцелуем, на этот раз затяжным, чтобы дать себе время поразмыслить. И уловил ответный поцелуй — очень робкий, но несомненный. Отлично.

«Добродетель, — мысленно объявил Перфлит, — сама себе награда. Но как вознаграждается добродетель в подобном случае? Я нахожусь в том же затруднении, что и Панург, ибо ни разу в жизни мне не довелось познать честной женщины. То есть с дозволения ее мужа. Один ложный шаг — и хрупкая чаша стратегии разлетится вдребезги. Какая прелестная смесь метафор!»

В этом недоумении он прибегнул к древнему гамбиту, которым пользовался уже столько раз, что ему даже стало неловко. Нежно пощекотав щеку Джорджи кончиками пальцев, он прожурчал с точно отмеренной дозой страстной хрипловатости:

— Какой обворожительный эпидермис! Я мог бы часами длить такое прикосновение… — Краткая многозначительная пауза. — Повсюду. Как будто собирая букет с розой в середине.

«Боже! — подумал он. — Какие только глупости не приходится говорить! Но они, видимо, их ожидают. Влияние бульварного чтива на искусство обольщения!»

Джорджи молчала. В ее душе мистическое триединство — дочь полковника, церковная овечка и девочка-скаут — вопияло в один голос: «Это неприлично! Немедленно прекрати! Оттолкни его! Ты допустила, чтобы он тебя поцеловал. Сейчас же встань и отчитай его…» Но тут Перфлит опять ее поцеловал, и по всем ее членам разлилась сладостная нега. Руки и ноги отказывались подчиниться. «Да сиди ты тихо! — требовали они. — Пусть это не кончается. Не мешай ему! Мы ждали этого так долго, так долго!»

«Черт побери! — размышлял Перфлит между поцелуями. — Да она же голубая девственница! Rara avis[13]. Будь я пресловутым кузеном, так вырезал бы большой крест на прикладе моих обольщений. И для нее настал jour de gloire[14]. Лучше особенно далеко не заходить — к чему ненужные осложнения? Период предварительных исследований a tatons[15], так сказать. О ее Америка! Ее Новый Свет!»