Читать книгу "Равная солнцу - Анита Амирезвани"

Зачитаны были приветствия послов оттоманского султана Мурада III, повелителя Моголов Акбара Великого, Чжоу Ючженя из династии Мин, владыки узбеков хана Абдуллы, высочайших и сильнейших повелителей мира, а также послов от властителей мелких христианских царств на западе — Филиппа Второго Испанского и Елизаветы Английской, ныне сошедшихся в смертельной схватке. Все великие империи прислали многочисленные посольства и десятки вьючных животных с драгоценными дарами. Богатейшие приношения раскрывались перед нами, включая прекрасную копию Корана, исполненную лучшими из каллиграфов оттоманского двора, огромные голубые фарфоровые вазы от китайского императора и золотые сосуды от узбеков. Тишина опустилась на толпу, когда махаут, присланный с посольством от Моголов, провел перед нами слона. Я никогда не видел ни такого создания, ни такой дорогой сбруи. На умной голове животного была шапочка, украшенная жемчугом, а бивни его были обернуты листами золота.

Когда церемония была почти завершена, я покинул зал, миновал караулы и вошел в гарем. Женщины уже принесли клятву Исмаилу раньше и теперь по очереди разглядывали церемонию из занавешенных мест на крыше новой резиденции Исмаила. Он не пожалел расходов на отделку здания. Самая большая гостиная гарема была наполнена нежным ароматом жасмина и успокоительным журчанием фонтана. Я скинул туфли: ковры соткали из такого толстого шелка, что они, казалось, ласкали мои ступни. Стена, украшенная боевыми щитами, привлекла мой взгляд. Один был сделан из черной лакированной кожи, в центре — золотое навершие, украшенное бледной бирюзой и жемчугом; другой сверкал открытым серебряным плетением и россыпью изумрудов, подобных каплям росы в паутине.

Женщины убрались в одежды счастливых цветов и щеголяли драгоценными ожерельями. Как прелестны они были, от золотоволосых жен Кавказа до южанок, черные кудри которых сверкали, как нафта! Они не отрывали взглядов от сцен коронации там, внизу, и комната загудела от восторга, когда появился слон.

— Вы посмотрите на его украшения!

— Да тебе и половины хватило бы, чтоб разбогатеть!

Слон извергнул курящуюся гору навоза, и в комнате раздался хохот. Месяцы прошли с того дня, когда можно было свободно отпраздновать что-нибудь, и общий восторг был почти истерическим.

Хотя Пери сказала мне, что будет там, она уже ушла. Я притворился, что она приказала мне ждать ее, и смог понаблюдать за другими женщинами.

Султанам сидела рядом с Хадидже, своей новой невесткой, и держала ее руку — в день своего материнского торжества. Она словно бы разрослась настолько, что все в комнате казались рядом с нею несущественными. Хадидже, сидевшая подле нее на подушке, выглядела как спелый персик. Я не мог не признать, что замужество ей на пользу. Когда она увидела меня, ее губы сложились в нежную улыбку.

Прежде я не встречал Хайр аль-Ниса-бегум, жену Мохаммада Ходабанде, жившую вместе с ним в Ширазе. У нее были мелкие, острые черты и только рот был велик и словно заслонял все остальные черты лица. Наблюдая церемонию, она продолжала устраивать свои ноги на подушке, словно не могла найти удобную позу.

— Как у меня болит голова! — пожаловалась она громким и пронзительным голосом.

Султанам предложила ей розовой воды, трав, прохладную примочку, но Хайр аль-Ниса отвергла все.

— Глядите! — воскликнула Хадидже. — Он встает, чтоб уйти.

Через ставень окна я увидел, как Исмаил садится в седло и легким галопом скачет в нашем направлении, а за ним спешит вся свита.

Султанам нагнулась к Хадидже, словно заговорщица:

— Теперь все законно. Почти сорок лет ожидания, и птица надежды шевельнулась в пепле моего сердца и взлетела! Как сладко биение ее крыльев! Как воспаряет мое сердце!

Губы Хайр аль-Нисы искривились, но она тщательно отводила глаза от взгляда Султанам. Если бы не слепота ее мужа, она стала бы владычицей Ирана.

Султанам, казалось, не замечала ее состояния. Она легко коснулась плоского живота Хадидже:

— Разве много будет просить стать и бабушкой следующего шаха? Да простит меня Бог за то, что я лелею такую надежду в день, когда сбылись мои другие надежды, — но, может быть, Он благосклонно взглянет и на это мое желание.

Плечи Хайр аль-Нисы дернулись, будто от удара. В этот момент служанка поднесла ей запеканку из риса с шафраном на серебряном подносе. Протянув руку словно бы для того, чтоб взять, она почти неуловимым поворотом запястья сбросила несколько чаш на пол. С громким стуком они обрушились на ковер, вышитые подушки… и на нее: желто-белый клейкий рис налипал большими вязкими комьями.

— О, простите меня! — вскрикнула служанка, лицо ее задергалось от ужаса.

Хайр аль-Ниса сверкнула на нее глазами. Прислуга кинулась вытирать расплесканное.

— Ах-ах, какая ты неуклюжая! Мне надо пойти переодеться.

— Да, я думаю, тебе надо.

С сочувственным видом Султанам проводила Хайр аль-Нису к выходу.

— Испорченное дитя! — сказала она Хадидже после того, как Хайр аль-Ниса ушла. — Счастье для всех, что она не стала владычицей.

Два больших празднества должны были состояться этим вечером в бируни и андаруни. Пери была обязана участвовать в торжестве для женщин, устраиваемом Султанам, и потому послала меня на праздник в Зале сорока колонн. Мой желудок урчал в предвкушении богатого угощения — первого знакомства с щедростью нового шаха. Но больше того, я надеялся, что и Махмуд-мирза будет там. С тех пор как он уехал, я приучал свое сердце терпеть. Я говорил себя, что никаких других прав на этого мальчика, кроме учительских, у меня нет. Однако трудно провести восемь лет с ребенком и не считать его членом своей собственной семьи. Махмуд был всего на два года старше Джалиле, а я знал его лучше родной сестры. Я тосковал по нему и хотел узнать, по нраву ли ему новая жизнь.

Зал сорока колонн сиял во мраке. Слуги украсили его множеством светильников, отчего арки и расписные потолки сверкали, а сам зал словно был наполнен золотыми лучами. Букеты свежесрезанных цветов украшали его по углам, струя благоухание. Двери отворялись в огромный сад, освещенный факелами так, что сама природа казалась частью празднества. Горы фруктов и орехов предвещали изобилие скорого пира. Баламани отыскал меня, так что мы могли угощаться вместе, и мы нашли место на одном из дастар-ханов, разостланных в саду, под густозвездным небом.

Когда Исмаил вошел в Зал сорока колонн, все встали. На нем был халат цвета шафрана, цвета самого веселья, а в тюрбане — беспечное синее перо, несмотря на недавнюю смерть отца.

— Сегодня я приготовил вам особую милость, — сказал Исмаил.

Он уселся на трон, инкрустированный драгоценными камнями, и все тоже сели. Затем он поднял руку, и слуга по его приказу выбежал из зала. Через минуту воздух наполнили высокие нежные звуки трехструнной кяманчи, шедшие из ближней комнаты. Изумленный, я повернулся к Баламани. За двенадцать лет службы при дворе я ни разу не слышал во дворце праздничной музыки. После того как шах Тахмасб сделался благочестивым, он уволил всех придворных музыкантов и танцовщиц. Двор стал оплотом серьезности, где предпочтение отдавалось учению, истовости и преданности вере.