Читать книгу "Не спешите нас хоронить - Раян Фарукшин"

Осторожно стащив с бойца броник и бушлат, я разорвал тельник, свернул его в тампон, прижал к ране, попытавшись остановить кровотечение. Получилось. Крови почти не было, но боец оставался без сознания, и лицо его стремительно белело, он умирал прямо у меня на глазах. Я вколол невезунчику промедол и ощупал его туловище в поисках выходного отверстия пули, но ничего не нашёл. Значит пуля, прошив броник снаружи и пройдя в тело, потеряла убойную силу и, не сумев пробить бронированные пластины изнутри, срикошетила назад в тело. Все органы порвала ему наверно. Вот не везёт, так не везёт. Поискал у него документы, и документов нет никаких. Если помрёт — опознают его, нет? Ладно, если где-нибудь по близости окажутся служаки, а если нет…

Бэшку зверски тряхнуло, и я, горным козлом подскочив над седушкой, ударился башкой о броню.

— Ё… — прошипел Ковакс, — В нас попали… Гусеницу сорвало!

Пришлось оставить раненого и выскочить наружу. К счастью — ничего страшного, попали в нас, скорее всего, гранатой из АГСа и ничего особо не повредили, но с места сдвинуться мы пока не сможем. Точно.

Я пробежал вокруг бэшки круга три, и только потом заметил, что нас почему-то не добивают. Шальняком что-ли нас зацепило?

— Эй, пацаны! Мы здесь! Я — Чумазый из 324-го! Бегом сюда, — из окна дома, у которого мы встали, высунулась промасленная солдатская рожа в каске, — бегом, пока вас не дожали!

— У нас раненый. Он окочурится, если ему не помочь! — спрыгнул на землю Ковакс. — Кто-нибудь из вас шарит, как его откачать?

— Тащите его сюда, а машину свою бросайте, её бахнут, бля, не бахнули сейчас, так позже!

Вдвоём с Коваксом мы вытащили раненого и, через оконный проём, передали его Чумазому. Раненого подхватили несколько рук, унесли.

— Что делать будем? — посмотрел на меня Ковакс.

— Не знаю…

С бешеными самурайскими криками, перемешанными с нецензурщиной, из окон первого и второго этажей дома напротив, повыпрыгивали бойцы и побежали к нам:

— Чё стоим? Духи сюда прут! Тикать надо! Гаситесь! — прокричал один из них и нырнул в окно к Чумазому.

— Пацаны, пошли с нами! — залезая туда же, предложил другой. — Бегите, пока не поздно! Там боевиков — орда с граниками!

— А с коробочкой нам что делать?

— Подорвите её нахер! Гранаты в люк — и делу конец! Что её, духанам что-ли оставлять? Шевелитесь давайте, мы вас долго ждать не будем! Отходим, у нас проход есть, через канализацию. Прямо к блокпостам у Сунжы выйдем!

— Ну что, подорвём? — долго не думая, полез в карман за гранатой Ковакс.

— Да ты обалдел что-ли? Её духи ни разу поджечь не смогли! Сколько раз она меня спасала, родимая! Не дам её жечь! — я оттолкнул Ковакса и похлопал по броне, — Ага, тебе не жалко, ты на ней три дня, а я — всю жизнь!

— А чё ты так? Всё равно, бэшка — вещь казённая, домой ты её забрать не сможешь. Подорвём! Спишут на боевые!

— Ты иди с ними, а я здесь потусуюсь, может и прокатит нашару, — решился я.

— Смотри сам. Я, как найду бэтэр или танк, сразу приеду. Дёрнем потом её до наших. Не обижайся только.

— Всё нормально, беги уже!

— Ладно, Усман, счастливо!

Только Ковакс полез к торопящимся отойти к блокам бойцам, как из поворота вырулила БМП-2 и, громыхая траками и подбадриваемая криками сидящих сверху бойцов, остановилась у моих ног. Чуть не сшибли насмерть, идиоты!

— Кто? Откуда? Чего стоим? — высунулся из люка командир.

— Да мы не местные, из Генштаба мы, только вот прилетели к вам в президентском самолёте со стюардессами в коротких юбчонках! Хотим проверить наличие свежего белого хлеба с чёрной зернистой икрой в ваших сухпайках! — разошёлся Ковакс.

— Хватит трындеть, ты, балабол! Мы куда отсюда выедем? Дорогу знаете?

— А прям к Дудаеву на блюдечко и выедешь! — Ковакс никак не мог остановиться.

— Знаем, знаем, — я вступил в переговоры. — Нас туда подцепите?

— А чё такое?

— Да вон, проблемы некоторые есть, — указал я на нашу бэшку. — Гусеница, траки. Да фигня, дотащите!

— А далеко? — засомневался командир двойки.

— Пустяки. За углом!

— У нас ещё раненый есть. Помрёт скоро без помощи! — Ковакс вошёл в раж. — Или не веришь, генерал?

— Не ори! Раненый есть? А хер ли ты тогда время тянешь? Стоишь, хером болтаешь? Цепляйте!

Ковакс повозился с тросом, а я, с помощью двух пацанов, спрыгнувших с брони, вынес раненого из здания и сел с ним внутрь, на сиденье. Раненого держал на руках.

— Поехали!

Я, оказывается, устал, и меня нестерпимо тянуло ко сну. Глаза закрывались сами собой, пришлось покемарить.

— Эй, ты сам-то живой? — толкнули меня в бок. — Приехали!

Пока двое варёных солдат в окровавленных передниках искали носилки, я устал ждать, схватил раненого сам, и один понёс его в подвал пятиэтажки, к которой мы подъехали.

По лестнице, навстречу мне, поднимался пожилой мужчина с короткой седой бородой.

— Что у него? — поинтересовался бородач. — Я врач, с дежурства вот.

— Снайпер через броник пробил, падла.

Врач пощупал раненому пульс, и, приподняв веки, взглянул на зрачки. Затем, едва слышно произнёс:

— Помер твой дружок. Всё уже.

— Как так?

— Бывает…

Врач помог мне отнести несчастного к бэтру, в который собирали погибших.

— Тут пацаны знают своё дело, можешь оставить его им, — предложил он.

— Да они у вас варёные! Спят на ходу, когда у них под боком люди умирают!

— Успокойся. Не геройствуй! Они своё дело знают, и я своё дело знаю. На пятой войне уже. Афган, Баку, Абхазия, Ингушетия, тепер вот, Чечня. Когда закончится, знаешь? — врач похлопал меня по спине. — Оставляй, и уходи, не мешай работать.

Я согласился:

— На пятой… А это твои помощники, значит… Ладно, наверно знают, раз тут торчат. Ладно, оставляю. А куда я его? Он даже не из нашего батальона!

Что-то жуя, подошёл Ковакс:

— Выжил?

— Не, мёртвого мы, уже мы мёртвого привезли.

— А-а! Ладно, — причмокнул Ковакс. — А я, зато пирожков надыбал! Война войной, а обед по расписанию! Да, угостили. Есть и в Грозном добрые люди, не все же, как ты, жадные татары.

— А, пошёл ты, обжора! Человек тут помер, а тебе всё похеру, лишь бы пузо набить, козёл голодный! — сорвался я. — Пошёл ты! знать тебя не хочу, утроба!

— Ладно, успокойся, проехали…

Тридцать первое января, сегодня только тридцать первое января, ровно месяц моей войны в Грозном.