Читать книгу "Женский чеченский дневник - Марина Ахмедова"

Уже под вечер, когда свет начинал уходить, отказываясь писать картину по пленке, в одном из домов Наташа нашла неплохой кадр. Пожилая женщина стоит у стены, утирает глаза концами траурного платка и рассказывает, как все было. Охнув, она замолчала и поползла по стенке. Такие кадры в редакциях берут неохотно, и стоят они не больше одного доллара.

Успокоившись, женщина высморкалась в концы все того же платка.

– А ты не знаешь, как дела у Розы? – вздыхая, спросила она.

– Не знаю... – ответила Наташа. – На улице мне сказали идти прямо к вам. К соседям я еще не ходила.

– Ты не знаешь, Роза не помирилась с мужем?

– Откуда мне знать? Какая Роза? Ваша соседка?

– Дикая Роза. У нас электричество отключили. У родственников телевизор показывает, а ходить к ним вечером боюсь. Страшно. Я уже четыре серии пропустила. У-у-у-у, эта Дульсинея, какая она злая женщина, астагфирулла... Бедная Роза, что ей только приходится терпеть. Бедная-бедная...

– Да, жалко Розу, – согласилась Наташа и хотела расплакаться от жалости, но вспомнила, что дала себе слово во время работы не плакать.

– Как вас зовут? – спросила Наташа.

– Зина...

Наташа не знала, помирилась ли Роза с мужем, но могла подарить старой Зине один кадр счастья. И она ей его подарила.

Память, перешагивая через одно прошлое, вернулась в другое, в самое глубокое – в ее детство. Мать с отцом ругались. Бог не поддавался – не брал свечку в обмен на то, чтобы родители больше не ссорились. Наташе было двенадцать. Ленке – два. Мать плакала, шумно вздыхала, стоя у плиты и переворачивая в сковороде картошку. Опять пересолит, подумала Наташа. Она хотела уйти во двор, нянчить кошек, но пожалела Ленку. Та закатилась плачем. Всегда она так, когда родители орут друг на друга. Наташа ничего не могла изменить – они все равно ругались и будут ругаться. В тот день она впервые сфотографировала их ссору.

Сбегала в родительскую спальню, достала из шифоньера отцовский фотоаппарат. Вернулась на кухню. Ленка стояла посередине в растянутых колготках, бугрящихся на коленках, и закатывалась. Отец улыбнулся Ленке, позвал ее: «Ну, иди...» Наташа забилась в угол и сделала кадр. Отец стоит, раскинув руки, улыбаясь, а рядом мать – вполоборота к нему. Мать плачет, но на снимке этого не видно. А еще на снимке нет Ленки. Наташа нарочно не взяла ее в кадр, сняла только родителей, чтобы, глядя на снимок, можно было подумать – отец раскинул руки для матери, а она обернулась на него и сейчас к нему подойдет, вот только дожарит картошку, а он ее, мать, обнимет.

Эту фотографию Наташа несколько лет держала под подушкой, смотрела на нее перед сном. Та семья, о которой Наташа мечтала, существовала только на снимке, в жизни все было по-другому. Иногда по ночам ей снилось, что она выросла, стала фотографом, ходит по земле с новым фотоаппаратом и снимает счастливые картинки. И все люди у нее получаются очень радостные – гуляют по улицам с шарами и цветами, угощают бездомных собак и кошек мороженым, и у всех людей без исключения есть велосипеды. И все это возможно, если смотреть под нужным ракурсом.

– А у вас когда-нибудь была любовь? – спросила Наташа старую Зину.

– У меня была любовь сильнее, чем у Розы, – ответила та.

Бадрутдин учился с ней в одной школе – здесь, в Шали. Жил в интернате неподалеку. Зина влюбилась в него в десятом классе. Тогда она была совсем другой – длинные волосы, большие глаза. Была почти такой же красивой, как Роза, а может быть, красивее. Бадрутдин ее не замечал. И что она сделала? Она сошла с ума и сделала что-то такое, за что отец и братья, не раздумывая, убили бы ее, но никто ничего не узнал.

Однажды ночью она встала, накинула на плечи теплую шаль, обула колоши и побежала. Бежала что есть сил по неровной дороге к интернату, один раз споткнулась и потеряла колошу. Ей вслед светила луна, и Зина боялась, что та разбудит соседей, заставит выглянуть в окно и опозорит ее навсегда. Было так холодно – заканчивалась осень. Сердце у Зины колотилось, гремело, как гремит теперь погремушка ее внука, и тоже могло разбудить всех вокруг. Где-то поблизости залаяла собака, Зина остановилась, притихла, хотела повернуть назад, но побежала дальше – туда, где Бадрутдин. Что ее толкало?

Отсчитала третье окно – здесь он живет, она видела его в нем, когда с матерью ходила на рынок. Зина подложила под ноги большой камень, взобралась на него и заглянула в окно. В комнате было темно, ее освещал только лунный луч, бивший из-за Зининой спины. Она не смогла разглядеть Бадрутдина, но простояла так минут пять или десять, а может быть, час, пока у нее не заледенели ноги.

В том году Бадрутдин сделал ей предложение. Что его заставило? Ее пронзительный взгляд из окна или луч луны, прошедший сквозь Зину и упавший на его подушку?

– Приходи поговорить с отцом, – ответила ему она.

Бадрутдин ждал приезда родственников из села – они и Зинины родители должны были договориться между собой. Прошла неделя, вторая, наступил субботник. Десятиклассницы мыли окна в интернате. Зина выбрала комнату Бадрутдина. Нашла его кровать – на ней висела его рубашка. Открыла тумбочку. Как героиня сериала, Зина была любопытна. Если бы она знала, что в том письме, то не стала бы его читать. Бадрутдин писал какой-то Раисе – просил не выходить за другого. Зина со всех ног побежала домой. Не разбирая дороги. Потеряла колоши и продолжала бежать босиком. Она не плакала, только худые лопатки дергались на ее спине.

Когда пришли родственники Бадрутдина, Зина сказала «нет». И больше ничего не сказала. Вошла в комнату, где они сидели с отцом за столом. Вошла, скромно опустив глаза, как положено чеченской девушке, но гордо. Зина была гордая. «Нет», – коротко сказала она и вышла. Ночью она проснулась, ей показалось, будто в окне она видит лицо Бадрутдина.

Бадрутдин уехал, а Зина вышла за Ваху – соседского парня. Через год у них родился сын. Потом второй, третий, четвертый. Зина хотела наложить на себя руки и даже принесла из сарая веревку, но потом передумала – что родственники скажут? Перед самой войной Зина получила письмо от Бадрутдина. Прошло почти сорок лет. У него жена, четыре дочери, внуки. Потом к Зине в дом залетел снаряд, сломал стенку и печку, а Ваха как раз сидел у печки и перебирал в ящике гвозди.

– Спустись в подвал... – сказала ему Зина.

– Э-э-э, – ответил он, – ничего не будет. Сегодня я не умру.

Потом Ваха передумал и спустился в подвал, вот тогда снаряд и влетел. Стенку они починили, только корову жалко – ей оторвало ногу, пришлось зарезать. А Зина так любила свою Буренку. И видели бы вы, какими глазами на нее Буренка смотрела... Эх-х-х.

Бадрутдин жалел, что так у них получилось. Что у них ничего не получилось, если точнее. А две недели назад Ваху с двумя сыновьями убило на рынке. Бадрутдин очень жалел, что Зина ему отказала. Тумбочка была не его. Зина перепутала кровати. Но какая теперь разница, все равно уже ничего не изменишь. Пусть хоть у Розы все будет хорошо.