Читать книгу "Злое железо - Алексей Молокин"

– Ну вот, все и устроилось, – прервал мои художественные изыскания появившийся из боковой двери хозяин, протягивая мне лист плотной бумаги, сильно смахивающей на пергамент. Внизу листа красовалась размашистая подпись смотрящего по городу, им-то и оказался мой новый знакомец, а также красивая цветная печать, похожая на татуировку. На печати была представлена в полный рост русалка, по-моему, увлеченная процессом самоудовлетворения посредством собственного хвоста.

Между тем Гинча, правильно оценив степень моей приспособленности к местным условиям, принялся давать мне ценные указания на будущее:

– Завтра с утречка давай в ментовку, они в городе формально гражданская власть, та самая родная и неподкупная, которая у нас на побегушках, само собой. Так что с ментами у тебя особых проблем не будет. Разве что удивятся, что ты сначала у нас разрешение получил, а уж потом у них. Зато бабок не попросят, пусть попробуют – облезут. После этого – сразу в храм к Ааву Кистеперому, к твоим дружкам-богунам, значит. Тебе с твоей ксивой бояться нечего, так что особо мурыжить там тебя никто не станет. А потом делай в нашем городе все, что хочешь. Только по понятиям. Сейчас братва подтянется, как полагается, итоги трудового дня подводить. Должен быть кто-то и из охраны Кабаньего логова, там теперь эта магистка живет. Ты с ним побазарь… потолкуй то есть, глядишь, что полезное и узнаешь. Ночуешь-то где?

Я махнул, дескать, есть тут одно местечко.

– Ясно, – гукнул понятливый Гинча. – Сейчас все устроим. – И потащил из кармана трубку.

– Понимаешь, братан, – остановил я его, – тут вот какое дело. В общем, в интересах моего ведомства придется мне переночевать в антисанитарных условиях у одного местного старикана. Он за Налимьей пустошью живет. Так что спасибо, конечно, комфорт комфортом, но дела делать надо.

Гинча кивнул, потом его, видимо, озарило, потому что он с силой хлопнул кулаком по столешнице и сказал:

– У которого мы в тот раз кобеля схарчили? Ясно. Только давай я тебе хотя бы путёвый спальник дам, щас пошлю кого-нибудь из пацанов – живо надыбают. А то этот дед в свой дом никого ночевать не пускает, поганый у него характерец, надо сказать.

С этим я не мог не согласиться.

– А команда твоя тоже там мерзнуть будет? – поинтересовался он немного погодя. – Дамочку-то хоть с собой не берите, она вон и так чисто ледышка, аж прозрачная.

– А вот команду лучше бы устроить по-человечески, буду благодарен.

– Сделаем, – обрадовался Гинча. – И еще вот возьми-ка маленько бабок, я знаю, у тебя нет, сам обыскивал, – он смутился, – короче, приоденься, дамочку приодень, а то она в таком прикиде живо какую-нибудь холеру подцепит, музыканту куртишон какой-нибудь пофасонистей – артист все-таки. Лады? Раскрутишься – отдашь. Да нет, чего я тут такое гоню, одно ведь дело делаем, так что не парься, трать сколько нужно.

– Лады, – со спокойной совестью согласился я.

Пока смотрящий Гинча созванивался со своими братками относительно квартиры для барда и Люты, я, пользуясь свободной минуткой, осмотрелся в его офисе. Под картиной имелась стойка, как и в любом порядочном баре, но с автомобильными креслами для посетителей. В самом помещении разместился десяток столиков, покрытых чистыми льняными скатертями, а на стенах красовались множество фотографий в рамочках – какие-то веселые ребята на фоне разнообразных автомобилей, братки без автомобилей, а также просто автомобили без братков. Некоторые фотографии были в черных рамках, причем траурная символика применялась как к тачкам, так и к браткам. Вот это толерантность!

Из зала во внутренние помещения вело несколько дверей. Когда одна из них открылась, чтобы выпустить деловитого очкастого парня, с виду типичного программиста, я увидел за ней обычное офисное помещение. Какая-то девица оторвалась от своего компьютера и, заметив мое любопытство, лихо подмигнула. В общем, все было путём.

– Ну вот, с жильем вопрос решен, – довольно сообщил мне Гинча, плюхаясь за столик. – Сейчас пацаны там приберутся, бельишко свежее забросят, всякие там мелочи и прочие шмотки организуют, и можно вселяться.

В это время в «Ниссане» появились бард и Люта. По их виду было понятно, что первый рабочий день на рынке славного города Зарайска им дался ох как нелегко, выглядели они замерзшими и голодными. Барду, кроме того, страсть как хотелось выпить, но, предполагая некоторые специфические особенности бардовского организма, я попросил ничего ему не наливать. То есть ничего спиртного.

Когда Авдея попросили что-нибудь сыграть, он не стал отказываться, а просто раскутал гитару, осторожно, чтобы не потревожить прикорнувшую у него на плече айму, проверил строй и принялся наигрывать простенькую балладу, тихонько выпевая незамысловатые слова. Это была баллада возвращения. В Междумирье, да и в разных других мирах, куда меня заносило, ее хорошо знали, хотя и пели по-разному. Я понял, что впервые слышу ее в авторском исполнении и что опальный бард Авдей сочинил ее ох как давно. Музыка и слова были словно покрыты какой-то патиной. Сколько же ему лет, этому ссыльному барду? И как звучала эта музыка тогда, давно, в начале пути?

Я почувствовал, как в тему баллады, словно в тихую реку, вступила сонная айма Люта, и на секунду испугался, что они так вот, запросто, сыграют дорогу всем нам, а ведь нам не нужно в дорогу, у нас дела здесь. И тут бард легко, словно ювелир браслет с секретом, замкнул кольцо почти сыгранной дороги, и мы все вернулись. Только пространство вокруг нас слегка моргнуло, будто смахивая слезу. Наверное, не один я почувствовал, что вот-вот могло произойти нечто эдакое, но не произошло. Потому что не время.

Потом бард играл еще, и я чувствовал, что он играет и для покойного Кабана тоже, и для обманутого старика-пенсионера, и для всей братвы. Удивительная способность играть для всех сразу, даже для тех, кого уже нет, сначала сливая души человеческие в себя, как живой сосуд, а потом бережно возвращая каждому положенную ему долю уже очищенной и просветленной. Сколько же всякой дряни должен взять в себя бард? И как он с этим живет?

Откуда-то появился местный бармен или официант и протянул Авдею новый кожаный кофр для гитары. Когда это они успели? Авдей, однако, нисколько не удивился, уложил инструмент в кофр и в сопровождении молчаливого Гонзы направился к выходу.

Я заметил, что с гитарой и Лютой он обращался одинаково бережно.

Когда на улице заурчал автомобильный мотор и моя команда отбыла на ночлег, я немного успокоился и засобирался было к старику Вынько-Засунько. Половичок вернуть, который он поутру барду пожертвовал, чтобы тому не пришлось на холодных ступеньках задницу морозить («Вернете постиранным и поглаженным», – напутствовал он нас), а заодно и поспрашивать кое о чем.

И тут у Гинчи в кармане заиграл какой-то, на мой взгляд, довольно гнусный мотивчик.

Смотрящий отошел в сторону и некоторое время молча слушал, шевеля губами, потом выругался типа «кистень ей в задницу» и ответил:

– Ничего не делать. Подобрать сопли и не суетиться под клиентом, вот чего делать! Мент, говоришь? Ну и хрен с ним, с этим ментом! Утром опохмели, выведи за ворота и пусть катится, куда хочет. Все равно ему теперь катиться недолго и недалеко. Он теперь не колобок, а так… Огрызок.