Читать книгу "Балансовая служба - Андрей Егоров"

Внакладе не останешься.

– Только это дорого тебе обойдется. Сам понимаешь. Я ж на какой риск иду, – Алексей приподнял шапку и почесал лысину. Оглянулся еще раз и перешел на шепот:

– Сколько?

– Сколько ты хочешь?

– Ну-у-у… Сто тысяч.

– Договорились.

– Что, вот так сразу?

– Да, вот так сразу, – с раздражением проговорил Митрохин. – Деньги получишь, как только я окажусь в Москве.

– Ага, как же, – осклабился Алексей, – получишь от тебя деньги, когда ты в Москве будешь…

Как же, как же… Знамо дело. Давай по-другому.

– Как?

– Позвонишь своим людям, я тебе дам телефон, скажешь, чтобы собрали наличные и мне передали…

– И что потом? – выдавил Иван Васильевич.

– Потом я ментам позвоню, и они тебя вызволят. Ну как, по рукам? Этим-то ты небось гораздо больше должен. А так – уйдешь дешево. Только ты меня потом не ищи. Уеду я. На юг уеду. А может, на север, – спохватился он. – Все, кончай разговоры… Идут.

Митрохин обернулся. Балансировщики появились из-за дома. Они явно чем-то были озабочены.

Тринадцатый пребывал в задумчивости, бросил мельком взгляд на пленника и обратился к Алексею:

– Зачем пришел?

– Так я это, думал надо чего, может…

Двести тридцать седьмой приблизился, вперил в человека тяжелый взгляд. Тому под этим взглядом сделалось неуютно, он натянул поплотнее шапку.

– Еще думал, может, вы мне еще одну бутылочку водчанского отсыпете. Я же с этим помог. А?

Тринадцатый приблизился, склонил голову, разглядывая Алексея.

– О чем вы договорились? – поинтересовался тихим, вкрадчивым голосом.

– Че?! Да вы че, подозреваете меня в чем-то?

Меня, который его сам вчера поймал. Ну вы даете!

Вы че, в самом деле?!

Митрохин для себя отметил, что притворяется он замечательно. Привык, должно быть, врать и изворачиваться за жизнь. Настропалился, так сказать. Но балансировщиков он не убедил. Тринадцатый подошел, ткнул Алексея кулаком в солнечное сплетение, и тот отключился. Мгновенно. Только что стоял, таращил голубые глаза, изображая наивное непонимание, и тут же мешком осел на землю.

Двести тридцать седьмой подхватил безвольное тело и потащил к дому.

– Копать! – скомандовал Тринадцатый.

Этот случай произвел на Митрохина самое гнетущее впечатление.

«Они что, и мысли читать могут?! – думал он, всаживая лопату в твердую землю. – Но это же вообще форменный фотофиниш. Я же теперь даже помыслить о побеге не смогу. Они немедленно мои планы вычислят. Может, совпадение? Ну, конечно, – стал убеждать он себя, – простое совпадение. Или подслушали. Кто его знает, какой у них прибор припасен для такого случая. Шпионская аппаратура сейчас совершенна. Спрятали здесь где-то „жучок“, и прослушали весь наш разговор, сидя в доме. Однако что они с ним собираются делать?»

Митрохин с тревогой глянул в сторону дома.

Ему представилось, как сейчас закричит предатель, как под пытками расскажет, что банкир предлагал ему сто тысяч долларов за то, чтобы он организовал его побег. Но все было тихо.

Когда вечером Иван Васильевич спустился в подвал, то застал там Алексея. Тот сидел в углу, на стуле, притихший и подавленный.

– Ты как? – бросил Митрохин, хотя предатель не вызывал у него и тени сочувствия, потому что поплатился за свою жадность.

– Ты был прав, – дрожащим голосом откликнулся Алексей, – они не люди.

– Да? И как ты это понял?

– Я, когда он меня в подвал тащил, в себя пришел и говорю ему: «Отпусти», а он молчит. А когда сюды уже меня затолкал, я в глаза ему глянул. А там ничего – одна пустота, бездна черная.

– Преувеличиваешь, – пробормотал Митрохин, хотя у него в момент первой встречи были те же ощущения.

– А потом он вот так вот рукой сделал, и у меня в груди заболело. И не проходило с тех пор, – сказал Алексей.

– Как сделал?

– Вот так вот, – магический пасс выглядел неуклюже, – и кажется мне, что болит все сильнее.

И чешется.

– Покажи, – попросил Митрохин.

Алексей расстегнул ворот рубашки, и Иван Васильевич увидел, как сквозь кожу проглядывает что-то темное. Затянутое белесой пленкой вздутие заметно пульсировало.

– И сейчас болит?

– Сейчас даже сильнее, – Алексей принялся ожесточенно чесать опухоль. Под его пальцами она упруго вдавливалась, а кожа растягивалась, грозя в любой момент прорваться. От этого омерзительного зрелища Митрохина едва не стошнило. Спасло его только то, что вот уже много дней его желудок был пуст. И хотя его постоянно мучил голод, есть в ближайший час он вряд ли смог бы.

Вскоре в подвале объявился Тринадцатый. Алексей кинулся к нему с криками, но балансировщик отпихнул пленника, швырнул в помещение матрас и захлопнул дверь.

Ночью Иван Васильевич долго не мог заснуть.

Его мучили кошмары. Представлялась странная опухоль на теле предателя. И страшные картины.

Но действительность оказалось еще кошмарнее.

Тишину прорезал душераздирающий вопль.

Митрохин подскочил. Вкрутил лампочку и уставился на Алексея. Тот сидел на матрасе с перекошенным лицом. В глазах его читался немыслимый ужас.

– Оно… оно шевелится…

– Прежде всего успокойся, – сказал банкир. – Не стоит волноваться, поверь мне. – Он вовсе не желал снова видеть чернеющий под тонкой кожей нарост.

– Оно шевелится, – повторил Алексей и резко распахнул ворот рубашки.

На Митрохина глянуло растущее на человеческой груди темное око. Под ним прорисовывались очертания крупного рта. Полные бледные губы напоминали вылепленный из гипса барельеф. Только щель между ними пока не обозначилось. Именно поэтому, наверное, рот до сих пор не заговорил.

Зато обозначились два глубоких слуховых отверстия. Иван Васильевич попятился. Остановился, упершись в стену. Мелькнула мысль: «А не сошел ли я с ума?!» В самом деле, подобное обстоятельство запросто объяснило бы безумную буффонаду, в которую в одночасье обратилась его простая сытая жизнь.

Алексей перевел взгляд вниз, а глаз на его груди напротив – уставился вверх. Некоторое время человек и живущий на нем орган зрения глядели друг на друга, потом бедняга вскрикнул и упал на матрас.

«Потерял сознание», – понял Митрохин. Он и сам был близок к тому, чтобы лишиться чувств.

Подошел и, стараясь не смотреть в сердитое око, запахнул воротник рубашки. Сразу стало легче дышать. Появилась даже возможность соображать.