Читать книгу "Тролль - Йоханна Синисало"

ДОКТОР СПАЙДЕРМЕН

— Любое понятие следует определять от противоположного, — говорю я женщине, одетой в камуфляжный костюм. Она пытается втянуть меня в осмысленный разговор, а ведь я не за этим пришел в кафе Бонго, мне хочется заглушить боль бессодержательной отупляющей болтовней. — Если мы хотим определить, что значит «нормально», надо определить, что является ненормальным. Если хотим определить, что такое «человечность», сначала надо определить, что не человечно.

— Разве это не заведет нас в тупик? — спрашивает она.

— По-моему, нет, — отвечаю я. — Если бы тебе вдруг пришлось перечислить все то, что ты считаешь ненормальным, ты, наверно, не назвала бы многого из того, что автоматически исключаешь из представления о норме, не отдавая себе в этом отчет.

Женщина уже явно запуталась, но она проявляет настойчивость.

— О'кей, допустим, мы хотим определить, что такое человечность. Или интеллект. Дельфин обладает интеллектом? А обезьяна? Если в качестве критерия мы выберем владение языком, то оба они этот критерий выдерживают.

— У пчел тоже есть язык, но я не сказал бы, что они обладают интеллектом. А ведь они к тому же создают сложные жилищные комплексы — вот тебе их соответствие второму важнейшему критерию. — умению преображать окружающую среду. С этим они прекрасно справляются, и все-таки я не принял бы пчелу в Оксфорд.

— Нет, конечно, пусть лучше снабжают людей медом. Пусть будут тем, что они есть и тем, чем мы их считаем: собственностью человека, а человек, конечно, венец творения.

— В ответ на это я хочу подчеркнуть, что никогда не руководствовался принципами иудео-христианской этики, — заявляю я сухо. — Ни одна другая религия не разрывала столь необратимо связь человека с природой. С тех пор как нами правит израильский Бог, мы больше не поклоняемся животным, как божествам, и все ритуальные связи между разными видами, включая секс, пресечены.

Женщина раздражается, это выше ее разумения.

— Я не это имею ввиду. Я просто хочу сказать, что мы не признаем шимпанзе человеком, пока он не взбунтуется против нас.

ПАЛОМИТА

Ang hiya ng lalaki, nasa noo. Мужская честь — на лбу. Ang hiya ng babae, tinatapakan. Женская честь — под ногами.

Я знала, что это не может быть правдой. Это было бы слишком хорошо.

Протекли недели, но он не приходит, не вспоминает меня, а я не могу, не хочу больше подходить к его двери; нет, после того объятия следующий шаг — за ним.

Иной раз я спрашиваю себя, почему бы мне не пойти, не снести опять кошачьей еды или кусок домашнего пирога-но нет, так было всегда, и так всегда должно быть.

Мы, женщины, сами не знаем, что для нас лучше, мы должны знать свое место, а не то мир рухнет.

Мы — слабые.

У мужчин нет пола. Только у женщин.

Я не могу восстать против Пентти. Это невозможно. Это запрещено. Женщина не уходит.

Что я могу поделать, если он ушел отмена? Если выбора нет?

И я думаю о нем.

Кто-то внутри меня шепчет: ты думаешь о нем лишь потому, что он — не Пентти. Потому, что он — дверь, приоткрывшаяся в глухой стене.

MAPTEC

Когда наш новый клиент, представитель хоккейной команды, посылал это письмо, он даже не догадывался, что попал прямо в яблочко.

Я вывожу на экран самую лучшую фотографию. Гримаса великолепна, она исполнена презрения к камере. Выделяю голову и вставляю ее в мой собственный файл в фотошопе.

Выбираю более светлый тон, использую пару фильтров, передерживаю, потом отменяю все это, добавляю кое-где несколько тонких линий и обвожу их, так что они становятся абсолютно черными.

Кожа на голове болит до рези, зубы стиснуты.

На меня глядит морда тролля, я добавил несколько резких штрихов и придал ей самое дикое, кровожадное выражение.

— Вивиан, иди-ка, посмотри.

Вивиан, Вивиан-ассистентка, Вивиан Исполнительная подходит. Вивиан чуть не подскакивает.

— Ну и рожа!

— Сравни с тем, что было.

Мы вместе рассматриваем старый логотип этой хоккейной команды, присланный клиентом. Там красуется хвостатое создание, спотыкающееся на коньках. Похоже на паршивую иллюстрацию к детской сказке о животных.

— Наш будет в сто раз лучше.

— Точно. По сравнению с этим рекламный лев HIFK кажется больным котенком.

— Вставь, Вивиан, сюда надпись. Подбери парочку новых шрифтов — что-нибудь поэкспансивнее, думаю, ты сама справишься.

— Как ее пустить? Сверху, снизу или вокруг?

— Пожалуй, лучше будет вокруг. Сейчас я намечу линии, по которым надпись пойдет вокруг ревущей морды.

«Тролли из Пирканмаа».

— Черт побери, ну и чудовище, — Вивиан вздыхает с неподдельным восторгом.

— Да уж.

ЭККЕ

Я изображаю горничную с семенящей походкой, Ангел смеется. Искренне, не из вежливости. Подаю с поклоном чашку кофе и заодно целую его в лоб; несколько завитушек прилипло к вискам.

— Газета есть? — зевает он.

— Одну минуту, Ваше Величество.

На полу в передней — «Утренняя газета». Она пахнет типографской краской и весенней сыростью. Ангел рукой приводит в порядок прическу; его волосы — как золотой нимб вокруг головы; я люблю его до боли.

Едва развернув газету, Ангел вздрагивает. Кофейная чашка падает на пол, расколовшись на три части, коричневая жидкость затекает в щели паркета.

— Нет! Господи спаси! — шепчет он.

АНГЕЛ

Он смотрит на меня с кричащей рекламы.

Передо мной — нахмуривший брови, оскалившийся семнадцатилетний вундеркинд с хоккейного поля в ярком красно-зеленом тренировочном костюме. В глазах — подростковое бесстрашие и интеллектуальная сила, которой безусловно хватит для чтения «Черной маски». Кожа оставляет желать лучшего, пробившиеся под носом усы ведут отчаянную борьбу за существование. Все было бы приемлемо, если бы не Это на его груди.

Новый стиль. Одобряемый массами и поощряемый руководством.

На хаотическом фоне кроваво-красных и хвойно-зеленых красок выделяется черно-белое графически упрощенное изображение.

Это он. А если не он, то какое-то незнакомое существо, страшно на него похожее.

Похожее на моего Песси.

Выхожу в прихожую, набираю номер его мобильника, секунду прислушиваюсь к гудкам, и тут мне приходит в голову, что у меня появилась возможность оказать ему услугу, достойную отлично вышколенной горничной. Возможность вызвать в этих распроклятых синих глазах чертовски редкое, но тем более любимое выражение, которое появляется в них, когда он вдруг отдает себе отчет в том, что я существую.