Читать книгу "Анатомия любви - Спенсер Скотт"

– Кто-нибудь из моих психиатров знает об этом первом браке мамы? – спросил я.

Вопрос меня озадачил. Какая разница? Узнав от Джейд, что они с Хью решили, что я не должен месяц появляться в их доме, первое, что я спросил у нее, когда состоялся этот разговор.

– Нет. Мы не говорили.

– Почему это такая тайна?

– Роуз не хотела, чтобы кто-то знал. Она стыдилась.

– Тогда зачем ты рассказываешь мне сейчас?

Артур пожал плечами:

– Тебе неприятно, что я рассказал об этом?

– Нет.

– Просто место навеяло воспоминания.

– Мы с тобой приходили сюда столько раз.

– Просто сегодня особенный день. Прости, если я рассказал тебе что-то такое, чего бы ты предпочел не знать. Но сегодня завершился мой брак, вот я и болтаю о том, о чем не должен.

Мы немного помолчали. Я допил свое пиво и налил еще стакан. Стакан Артура был почти полон, но я все равно подлил и ему. Я попробовал еду, и она оказалась холодной.

– Я был ее адвокатом во время бракоразводного процесса, – продолжил Артур. – Потому мы и пришли сюда. Поговорить о деле. До того я не был с ней знаком, но у одной девушки, с которой она дружила в Филадельфии, в Чикаго жил брат-коммунист. Роуз обратилась к нему с просьбой помочь ей найти адвоката, а он отправил ее ко мне. Между прочим, это Мейер Голдман направил ее ко мне.

– Я люблю Мейера Голдмана.

– Ты же никогда его не видел.

– Но ты рассказывал мне о нем. Это же он курил анашу, да? А еще играл на саксофоне. Он был знаком с Меззом Меззроу[12]. Носил черно-белые туфли и так подтягивал пояс брюк, что казалось, будто тело состоит из одних сплошных ног.

– Кудрявые рыжие волосы и полный рот гнилых зубов. Бедный Мейер. Даже когда его исключили из партии, он вечно попадал в неприятности и всегда обращался ко мне. То напишет письмо хозяину квартиры. То позвонит в профсоюз музыкантов и выкрикнет антисемитский лозунг. То одно, то другое, то одно, то другое, я думал, это никогда не кончится. Я вообще не должен был с ним разговаривать, если ты понимаешь. Когда кого-то исключают, с ним не полагается разговаривать. Мне на это было наплевать, но с какими только просьбами он ко мне не обращался. И каждый раз обязательно напоминал: «Если бы не я, у тебя бы не было Роуз». – Вдруг отец схватился рукой за лоб, как будто его ударили камнем, закрыл глаза и покачал головой. – Я был тогда так влюблен.

Меня охватило желание протянуть руку и коснуться его – точно так же он стремился поддержать меня, когда я демонстрировал свои горести. Однако я сдержался. Мне не хотелось прерывать его скорбные размышления. Сейчас он сильно напоминал меня самого, из-за чего я утратил необходимое ощущение близости к отцу.

– Значит, ты помог ей развестись? – спросил я.

– Я сделал все, хотя знал о подобных делах не больше твоего. Это же не моя область права. Я заставил ее съехать из дома Кортни. Нашел ей жилье у очень хорошей женщины, скульптора, очень щедрой, сердечной личности.

– Либби Шустер, – сказал я.

– Я рассказывал тебе и о Либби Шустер?

– Иногда. Я ее помню.

Рука Артура дрогнула, как будто его коснулся кто-то невидимый, глаза увлажнились.

– Ты никогда ее не видел. Она умерла вскоре после твоего рождения. И Мейер тоже. Мейер умер в шестидесятом, в Калифорнии. Мейер Голдман. Либби была старая, а вот Мейер был еще молод, лет пятидесяти или пятидесяти двух. Он ушел раньше срока. Какая напрасная потеря.

Мы сидели молча, пока мертвецы, жившие в мыслях моего отца, проходили сквозь его сознание: с листовками, с саксофонами.

Наконец я сказал:

– Когда ты переезжаешь…

Переезжает куда? «Из дома» звучало как-то по-детски, «от Роуз» – обвиняюще.

– Сегодня вечером, – ответил Артур.

– Мама знает?

– Знает.

– Я имею в виду, знает ли она, что сегодня?

– Да. Она давно уже все знает. Мы выжидали.

– Из-за меня?

– Мы хотели, чтобы ты обустроился. Почувствовал себя сильным и самостоятельным. Нам не хотелось, чтобы в больнице ты думал, будто у тебя нет нормального дома, куда можно вернуться.

– Так вы настолько давно все решили?

Артур кивнул.

И тогда я сказал то, о чем давно уже знал:

– Ты любишь кого-то?

Артур окаменел на мгновение, а затем произнес тем самым тоном, каким мужчины произносят клятвы:

– Всей душой.

– Кто она? Я ее знаю?

– Ты никогда с ней не встречался. Ее зовут Барбара Шервуд. Она работает стенографисткой в суде. Знаешь, это очень хорошая работа и очень трудная. Она была замужем. Ее муж умер пять лет назад. Она живет неподалеку от нас. Двое детей. И еще она черная.

Я сложил руки на груди:

– Ты переезжаешь к ней?

– Я пока поживу у нее дома. Сейчас Барбара в больнице. Помогу присматривать за детьми, а когда она выпишется, мы что-нибудь решим. – Он разлил по стаканам остатки пива.

Почти вся еда у него на тарелке осталась нетронутой; все было разрезано на кусочки и отодвинуто, как будто он искал что-то спрятанное внутри.

– Знаешь, я тебя не виню, – сказал я. – Понимаю, что это не особо важное заявление, но все равно хочу, чтобы ты знал: я ни в чем тебя не виню.

– Этого я и ожидал, – отозвался Артур. – Прежде всего от тебя.

– Постой. Не говори так. Я люблю маму. Мне плевать, как это выглядит со стороны. Главное, наши взаимоотношения устраивают нас, и я всегда буду ее любить.

– Я имел в виду не то. Ты, как никто другой, знаешь, что значит любить, когда все остальное в мире кажется ненужным. Все наши знакомые, скорее всего, подумают, что я веду себя как скотина или придурок. Бросить Роуз. Перечеркнуть все эти годы. Ты же понимаешь, у человека моего возраста больше прошлого, чем будущего, и когда отказываешься от прошлого, остается всего несколько лет, которые ты можешь считать своими. Они решат, что я поступаю безответственно. Люди верят в наш брак, Роуз и мой. Ты знал об этом?

– Нет.

– А они верят. Конечно, никто не знает, что случилось. А когда узнают, все они встанут на сторону Роуз. Я окажусь в роли негодяя. На самом деле это ее друзья, всегда ими были. Старые товарищи. Я же здорово устал от этой компании еще в те времена, когда вернулся домой с войны.

– Когда я родился.

– Они точно не поймут, но ты понимаешь. Подозреваю, отцу не стоит говорить сыну такое, каким бы взрослым ни был его сын. – Взгляд отца прошел мимо меня, словно я был всего лишь одним из представителей громадного суда присяжных. – Ты меня вдохновил. Глядя, как ты любишь, я вспомнил.