Читать книгу "Танкисты. Перезагрузка. "Бывали хуже времена..." - Олег Таругин"

– Коля, ни хрена не помню. Расскажи, что случилось-то? Сожгли нас?

– Ага, спалили, командир, – кивнул Балакин. – Самоходка, сука, в башню влепила. С пробитием. Башнера – напополам, тебя с сидушки скинуло, чудом уцелел. Фартовый ты, лейтенант, точно говорю. Но башкой все равно знатно приложился. И следом болванка в двигатель прилетела, от второй арты, я так понимаю. Загорелись мы. Я тебя через свой люк вытащил, спасибо, Сашка помог, сам бы не сдюжил. Ну и рванули куда подальше, я ж не знал, что боекомплект не ахнет. Шоб я так жил и без зарплаты… – и механик добавил несколько весьма колоритных и абсолютно непечатных выражений в одесском духе. Впрочем, выросший в этом приморском городе Захаров ничего подобного раньше не слышал.

– Погоди, так танк сгорел или не сгорел?

Механик-водитель на миг отвел взгляд:

– Не переживай, мамлей, особист не придерется. Считай, сгорел. Движок по крайней мере. Просто укладка не рванула, вот и все. Так что имели полное право покинуть машину.

– А я и не переживаю. А что ты там про немцев говорил, пока меня в эту яму тащили?

– Так это… – Балакин смутился. – Короче, ладно, к чему размазывать, говорю, как есть: в окружении мы. То есть в тылу ихнем.

– Мы ж почти всю колонну разгромили, почему…

– А потому, командир, что не всю колонну. Могли б, наверное, и дожать фрица, вот только подкрепление ротный не прислал и обещанные штурмовики не прилетели. Облом, короче. Нет, мы их неслабо набили, но остальные мимо почти что парадным шагом прошли, як воши по спине. Вон, километрах в семи до сих пор грохочет, наши их там, видать, встретили. А нас… списали нас, короче. Ярошенко ж на связи был, знал, что всех, кроме нас, пожгли, – вот и принял решение. И правильное, я считаю, решение! – на миг повысил голос механик. – Не хрен лишние танки терять, если нашей «коробочке» жить пару минут оставалось!

– Да не спорю я, – устало прикрыл глаза Дмитрий. – Так что немцы-то?

– А шо немцы? – погрустнел Балакин. – Дальше поперли, твари. Без перерыва на обед и пописать. Конечно, когда дорогу расчистили, поскольку заторчик мы им знатный устроили. Так что мы сейчас самое меньшее километрах в семи от передка, а може, и подальше. Это если наши их в районе «железки» остановили. А если нет… Короче, до темноты еще до хера времени, отлежишься пока, а ночью попробуем к нашим рвануть. График движения мы фрицам всяко подпортили, да и не думаю, что наши их не сдержат, не сорок первый на дворе и не сорок второй даже. Может, и переть никуда не придется, глядишь, к ночи им укорот сделают и обратно погонят. Без оркестра и с катафалком спереди.

– Твои бы слова – да… – Захаров осекся, внезапно подумав, что не знает, как расценят подобное выражение в этом времени.

– Хорошо б, если так… – не совсем понятно ответил Балакин, неожиданно серьезно взглянув на лейтенанта. – Но пока нам нужно тихонечко сидеть, как мышам под веником. И лишний раз не отсвечивать.

– А я не согласен! – неожиданно подал голос молчавший до сих пор стрелок-радист, сидящий метрах в трех от них. – Считаю, нам нужно подготовить позицию и ударить по фрицу, когда его наши назад погонят! Или прямо сейчас устроить засаду у дороги!

– Саша, не гони волну, пеной накроет! – оборвал его мехвод, и Дмитрий неожиданно понял, что, похоже, это уже не первый их спор за сегодня. – Не делай шухер, где не надо, я тебе уже говорил. У нас оружия сколько? Вагон и маленькая тележка? Не смеши меня. Пистолет у лейтенанта – и ППШ на нас двоих. Два диска, пять гранат. Много навоюешь? Ну, побьешь стекла да скаты у ихней машины, может, еще пяток гансов на тот свет спровадишь, если фарт выйдет. И – все. Аллес. Поскольку потом преждевременно словишь себе кадухис на весь живот. И мы вместе с тобой. А теперь посмотри с другой стороны: нас, если к своим выйдем, хоть сейчас в танк, только башнера подобрать. Мы – экипаж, а не хрен собачий! Ну, и где мы больше пользы принесем? Ты ж студент, с образованием, не то что мы с командиром, сам должен понимать. Пошевели мозгом, оно, говорят, полезно. И больше не чеши мне нервы, они не казенные, и их без тебя есть кому испортить.

Сидорцев обиженно засопел, ничего не ответив. Только крепче сжал побелевшими от напряжения пальцами автомат.

Николай понимающе хмыкнул и заговорщицки подмигнул Захарову. И неожиданно перевел разговор:

– В общем, вот такие пирожки с ливером, командир. Короче, я так считаю: до темноты нужно прикинуться ветошью, а уж там решать, или навстречу своим чапать, или контрнаступления ждать.

– Если оно будет… – буркнул Захаров, тут же пожалев об этом, уж больно заметно дернулась обтянутая комбезом спина радиста.

– Да отбросят фрица, точно отбросят, куда денутся, – пожал плечами мехвод. И неожиданно добавил: – Хотя, может, и нет. Хрен разберешь. Если уж начистоту, командир, у меня такое впечатление, что фронт от нас катится, а не наоборот…

Помолчав несколько секунд, он со вздохом продолжил, копаясь в карманах в поисках курева:

– Ладно, лейтенант, подремли пока, тебе полезно, а мы с Сашкой покараулим. Все равно пока делать нечего.

– Коля, как думаешь, немцы нас искать не станут?

– Это-то вдруг с какого переляку?! – искренне удивился механик, замерев с неприкуренной папиросой в руке. – Им чего, больше делать нечего?

– Да любят они подбитые танки осматривать, еще и фотографироваться на их фоне. Полезут внутрь, а там только один труп. Вот и поймут, что остальной экипаж уцелел.

Поразмыслив несколько секунд, Балакин с уверенностью покачал головой:

– Не, брось, командир, никто нас искать не станет. Сам посуди: те, с кем мы воевали, или в тех краях, откуда на побывку уже не приезжают, или вперед ушли, а ремонтникам, что свои горелые железяки станут с дороги растаскивать, до нас вовсе дела нет. И вообще, это они в сорок первом на нашей битой технике попозировать любили, а сейчас сорок третий на дворе. Отбили мы им эту самую фотолюбилку по самый корень. Да и в лес мы прилично ушли, километр точно будет. Так что не кипишуй, Василий Батькович, отдыхай, пока отдыхается. Я с тобой Сашку оставлю, а сам по окрестностям прошвырнусь, погляжу, что да как. Ты мне только это, шпалер свой одолжи, – мехвод кивнул на лейтенантскую кобуру. – А «папашку» я тут оставлю, тяжеловат он.

– А не нашумишь, Коля?

– Обижаешь, командир. Я ж с Молдаванки родом. И все свое босоногое детство провел так, шоб ни разу не краснеть лицом за бесцельно прожитые на улице Болгарской годы, – Николай хитро усмехнулся, лихо переиначив на свой манер классическую фразу из популярного романа. – И хоть в родной Одессе вместо леса совсем даже парки и прочие скверы, ходить тихо умею. Не фраер, вроде. Ладно, пошел я на променад. Не скучайте тут.

Судя по тому, как лихо он вымахнул из овражка, не потревожив ни одной ветки, Балакин вовсе не бахвалился – уж это успевший повоевать десантник Захаров мог вполне профессионально оценить. И, кажется, догадывался, что за «босоногое детство» имел в виду механик-водитель. Насчет детства – это, разумеется, иносказательно: когда Молдаванкой правил легендарный Михаил Японец, сорокалетнему ныне Балакину было немногим меньше двадцати лет, что уже наводило на определенные умозаключения… впрочем, ему-то какая разница?