Читать книгу "Умм, или Исида среди Неспасенных - Иэн Бэнкс"

– Сольный концерт такого рода, скорее всего, прошел бы в зале имени Перселла… – сообщила она, перелистывая страницы большого формата с зеленой подложкой.

– Может, в афише перепутан год? – спросила я.

Она подняла голову и сняла очки.

– В прошлом году таких казусов не случалось, я бы запомнила; но если вы настаиваете, можно проверить девяносто второй.

– Буду вам нижайше признательна. – Я сняла шляпу, изображая робкую просительницу.

– Ну, что с вами делать, – вздохнула она.

Проводив ее взглядом, я сказала:

– Брат Зебедий. – (Тут он вздрогнул, будто со сна.) – Думаю, мы должны угостить эту любезную женщину чашечкой кофе.

Он застыл. Я кивнула в сторону барной стойки. На него вдруг нахлынуло негодование.

– Я, – возмутился он. – Вечно. Платить. Сразу. Я. Фиг. – Он махнул рукой в мою сторону. – Чья очередь? – (Его осадил мой пристальный взгляд.) – Нет? – Горячность иссякла.

– Брат Зебедий. – Я приосанилась и надела шляпу. – Меня привела сюда чрезвычайно важная миссия, освященная и санкционированная самим Основателем. Имея при себе резервные средства, я все же рассчитываю на финансовую помощь Благословенных, вне зависимости от соблюдения ими наших заповедей. Надеюсь, ты не забыл, насколько серьезно обстоят дела; Мораг давно стала знаковой фигурой в нашей миссионерской деятельности, не говоря уже о том, что к ней благоволит наш любимый Основатель, который отвел ей центральную роль на следующем Празднике. От каждого подчас требуются жертвы, брат Зебедий; меня поражает, что ты…

– Хорош! Все! Лады! Все! Заколебала! – перебил он, не дав мне добраться до сути, и размашисто зашагал к стойке.

Кофе остался невостребованным, и мне было совестно перед братом Зебедием до самого конца этой встречи, в ходе которой стало предельно ясно, что кузина Мораг никогда не концертировала в зале на южном берегу Темзы. Привстав с места, я поблагодарила на прощание милую даму и снова опустилась на стул, чтобы собраться с мыслями. Зеб мстительно заглотил кофе, шумно втягивая в себя остывшую жидкость.

– Адреса нет, импресарио нет, концертов нет и не было, о ней самой никто не слышал, – в сердцах выпалила я. – Тоже мне звезда музыкальной сцены!

– Ага. Непонятки.

В такой ситуации у простого человека едет крыша. Но нам, ласкентарианцам, с детства разъясняют, что внешний мир, населенный миллиардами Неспасенных, явно, доказуемо, наглядно и непоправимо безумен и время это покажет (в данном случае уже показало), тогда как нашим единоверцам дарована несказанная удача, или, если угодно, карма (это спорный момент богословской теории), родиться в лоне Истинной церкви, которая предлагает убедительное обоснование всех явлений и реальный взгляд на вещи.

Поэтому я не усомнилась в собственном здравомыслии (разве что на один миг – когда создалось впечатление, будто мне изменяет память), а лишь сказала себе, что в деле возникла серьезная загвоздка и, следовательно, моя миссия стремительно обрастает новыми вопросами и сложностями, которых не предвидели ни руководители нашей Общины, ни я сама.

Нужно было срочно что-то делать.

По большому счету поддержать меня мог только разговор с Богом.

Глава 9

Судя по всему, мой дедушка до сих пор уверен, что самым выдающимся результатом его проповедей стало обращение мистера Мак-Илоуна во вновь созданную веру, которая в то время даже не успела обрести окончательную форму. Можно добавить, что такой результат доставил немалое удовольствие самому Основателю, отчего он возжелал не останавливаться на достигнутом, но это, полагаю, будет излишне, поскольку Основателем двигали исключительно добродетель и благость.

Мистер Мак-Илоун, человек душевный и благородный, был вольнодумцем, закоренелым атеистом, которому достало мужества и твердости характера – хотя и направленных в ложное русло – упорствовать в своих греховных убеждениях, невзирая на глумливые выпады лицемеров-обывателей, составлявших его «ближний круг», как сказали бы люди, не затрудняющие себя поисками точных терминов для обозначения социальных связей.

В соответствии со своими принципами мы, казалось бы, должны считать населяющих Западные острова суровых пресвитериан, начисто лишенных чувства юмора и усматривающих в Боге лишь сдерживающую и карательную силу, нашими союзниками (нравится им это или нет), а таких, как мистер Мак-Илоун, – в лучшем случае объектами нашей миссионерской деятельности, а в худшем – ярыми противниками, ибо легче нести свое слово наполовину обращенным, нежели пытаться заронить зерно веры в души, отягченные грузом фальши; однако в нравственном смысле нам гораздо легче общаться с людьми истинно добрыми, великодушными, умными и просвещенными (и лишь по нелепой случайности воспитанными в безбожии), нежели с теми, кто под суровым гнетом своих верований (пусть даже в чем-то смыкающихся с нашими) не способен находить самозабвенную радость в поклонении Богу и созерцании духовной и физической красоты Вселенной, Мира и Человека.

Мистер Мак-Илоун был, по-видимому, чувствительной натурой, склонной к унынию. Как и мой дед, он не видел в основе людских поступков ничего, кроме бессмысленной жестокости, но, в отличие от Сальвадора, выбрал для себя более легкий путь: заклеймил всех подряд и отгородился от мира.

Из того, что мне довелось прочитать, – а для своего возраста, скажу без ложной скромности, я достаточно начитанна, – и вправду следует, что этот мир заслуживает осуждения: самая разрушительная война в истории человечества на прощание зажгла два адских ядерных рассвета над Японией и поставила мир на грань Апокалипсиса. Страшная, всеобъемлющая способность в мгновение ока стирать с лица земли целые города, издревле считавшаяся привилегией богов, теперь всецело принадлежала человеку, и никакое древнее божество не могло сравниться в беспощадности и своенравии с новым обладателем этой власти.

После той войны против всех войн человечество стало думать, будто движется по пути прогресса, но, когда облака пыли и копоти улеглись, стало ясно, что наиболее передовая и цивилизованная держава не нашла ничего лучшего, как подавить своей промышленной мощью древний народ, который внес самый значительный вклад в копилку вселенской мудрости (возможно, люди даже знали о том, что их собственные державы тоже вошли в сговор, который в конце концов и привел к этому постыдному варварству).

Памятуя о таком пароксизме жестокости, задушившем идею разумного начала, можно ли было надеяться на грядущее торжество человечности?

И в самом деле, война не закончилась: она, правда, стала холодной, зато в ее арсеналах появилось такое оружие, которое грозило концом света; союзники стали врагами, а истинные победители восстали против самих себя и продолжили бойню с удвоенной жестокостью, как будто государственная машина, узнав о двадцати миллионах погибших, только вошла во вкус. (Как раз в это время мистер Оруэлл на другом острове Гебридского архипелага писал роман, который вполне мог бы озаглавить «Тысяча девятьсот сорок восьмой».)