Читать книгу "Ярче солнца - Бет Рэвис"

— Старший, в чем дело?

— Я просто… хочу, чтобы ты была в безопасности. Мне пора…

Связь обрывается, хотя он еще не договорил.

27. Старший

— Не толпитесь! Нам нужно пространство! — От криков Дока нет никакой пользы; толпа только смыкается плотнее.

— Хорошо, что ты уже здесь, — говорю я, опускаясь на колени рядом с ним, пока он осматривает Стиви.

Док касается его шеи, качает головой и отклоняется.

— Что случилось? — спрашивает Барти. И куда только делась бравада из его голоса… На мгновение он снова мой старый друг, с которым мы когда-то устраивали гонки на креслах-качалках по крыльцу Регистратеки. И он испуган. — Что ты натворил?

— Ничего, — говорю я.

— Ты сделал что-то с его вай-комом. А теперь он умер. — Его голос становится громче. И снова он уже не мой друг — он мой обвинитель. — Вот что бывает с теми, кто идет против тебя, Старший? Они умирают?

— Не неси ерунды, — встревает Док и отклеивает что-то с руки Стиви. Маленький бледно-зеленый медпластырь. Мы коротко обмениваемся взглядом. Это пластырь с фидусом — тот, что Док недавно разработал.

— Что это за пластырь? — спрашивает Барти. Я чувствую, как мою спину прожигают глазами. Марай — оперативная, как всегда, — выстроила корабельщиков вокруг нас так, чтобы удержать толпу. Но вряд ли их хватит надолго.

— Особый, — отвечает Док. Приглядывается к нему и, позабыв о Барти и всех остальных, шепчет мне: — На нем что-то написали.

Протягивает руку; Барти пытается схватить пластырь, но я его опережаю.

— «Следуй», — читаю вслух. Только одно слово, жирно написанное черным. Следуй.

— Но как пластырь мог убить человека? — спрашиваю я.

— Этот пластырь его не убивал, — говорит Док и, задрав рукав Стиви, демонстрирует еще два, скрытые одеждой. — Один был бы безвреден. Но три вызывают передозировку. — С этими словами он отклеивает остальные пластыри с тела.

Я хмурюсь; медпластыри, конечно, действуют быстро, но какая же тут должна быть концентрация фидуса, если три штуки способны с такой скоростью убить человека…

— Что на них написано? — вмешивается Лютор, пытаясь оттолкнуть Марай, чтобы подобраться ближе.

Док подает пластыри мне, но Барти выхватывает их из его протянутых рук.

— «За», — громко, чтобы все слышали, читает он на одном. — «Лидером». — Поднимает на меня глаза, в которых плещется искренний ужас. Он думает, это сделал я. — Следуй за лидером. Эти пластыри — особые пластыри, которые убили Стиви, — это приказ. Угроза. Команда следовать за лидером.

Не давая мне объяснить, что это не моих рук дело, что я не писал этих слов и не приклеивал пластырей, Барти оборачивается к толпе.

— Вот что бывает, когда восстаешь против лидера, — выплевывает он и бросает пластыри на землю у тела Стиви.

— Вот что бывает! — подхватывает Лютор, и его крик эхом проносится по Городу. — Вот что будет с теми, кто не слушается лидера! Не слушайся Старшего — и он тебя убьет!

— Погоди, — восклицаю я, вставая на ноги. — Неправда! Я этого не делал!

Поздно. Слова Барти и Лютора ядом растекаются по толпе. С отвращением и ужасом в глазах они ломают живой барьер корабельщиков, хлынув вперед, толкают меня на землю, отстраняют Дока и подбирают безжизненное тело Стиви. Они скандируют: «Следуй за лидером!», но в их голосах звучат злоба и насмешка. Они издеваются надо мной.

Это боевой клич.

Шумная толпа все растет — к ней прибиваются те, кто смотрел из переулков. Труп Стиви превращается в знамя восстания. Бездыханное тело передают из рук в руки, подняв над толпой, будто оно качается на волнах.

— Хватит, — говорю я.

— Они не слышат. — Глаза Дока сверкают, но лицо словно окаменело.

Нужна помощь вай-кома.

— ДОВОЛЬНО! — ору я, и на этот раз меня слышат все до одного на этом долбаном корабле. — Я объявляю комендантский час. Идите по домам. Не выходите на улицу. Корабельщики за этим проследят. Всем — всем! — уйти с улиц, оставить работу и возвращаться домой.

Если бы такой приказ отдавал Старейшина, он бы говорил холодно и властно. Но я не он. Меня аж трясет от ярости, поэтому голос тоже дрожит. Обращаю взгляд на толпу перед собой, хоть они все и так слышат сообщение.

— Посмотрите, что вы делаете. Как вы обращаетесь с телом своего друга. Это отвратительно. Оставьте его в покое и дайте Доку отправить его к звездам.

Молчание.

— Разойтись. Сейчас же, — говорю я, и теперь мой голос звучит точно так, как когда-то голос Старейшины.

Они расходятся.

Ворчат, хмурятся и бормочут ругательства… но расходятся. Сзади бесшумно подходит Марай.

— Они еще боятся, — говорит она. — Боятся прошлого. Помнят Старейшину.

— Этого мне хватит. Ведь сработало же?

Но я сам в этом не уверен. Может, моего приказа и достаточно, чтобы отослать всех по домам, но кто знает, о чем они будут теперь говорить за закрытыми дверьми?

28. Эми

Дойдя до больничного лифта, я несколько секунд держу руку над кнопкой третьего этажа, но в конце концов нажимаю четвертый. Не хочу торчать в комнате. Если что-то случилось, мне надо бы спрятаться… и уж лучше я спрячусь у мамы с папой. К тому же криоуровень для меня — одно из самых спокойных мест на корабле. Хотя Старший всем о нем рассказал, когда отменил фидус, мало кому захотелось туда спуститься, да и доступа почти ни у кого нет. Торопливо прохожу по коридору четвертого этажа и прикладываю палец к сканеру. В тот самый момент, как открываются двери лифта, мой вай-ком вдруг пищит.

Хоть звук доносится от запястья, я отлично слышу вопль Старшего: «ДОВОЛЬНО!» Поднимаю коммуникатор к уху, и мое сердце одновременно с лифтом ухает вниз. Кто-то умер. Опять. Сначала девушка в кроличьем питомнике. А теперь кто-то из Города.

Я должна выяснить, что хотел рассказать Орион. Кто знает, что за выбор мне придется сделать, но трудно представить себе что-то страшнее, чем ярость, ужас и злоба, которые будут все расти и расти, пока люди не разорвут корабль в клочья, особенно когда узнают, что он даже не двигается.

Задумчиво кусаю губу. Орион знал, что так будет. Он начал планировать все с того самого момента, как вытащил меня из криокамеры. Какой бы тайной он ни владел, ему было ясно, что нам нужно будет ее знать. Так какого же черта было давать такие дурацкие подсказки? Иди домой? Что он хотел сказать? Неужели не ясно, что у меня больше нет дома?

Дверь лифта открывается, и я отправляюсь прямо к номерам сорок и сорок один — точно так же, как делаю каждое утро вот уже три месяца. Вытащив папу с мамой из камер, я сажусь на пол. Они, конечно, на мои вопросы не ответят, но, быть может, посмотрев внимательно в их замерзшие лица, я смогу внимательнее поразмыслить над загадкой Ориона… Но стоит мне только начать разбираться в путанице мыслей, раздается сигнал лифта.