Читать книгу "Амулет Паскаля - Ирэн Роздобудько"

3

Я поднялась к себе и бросила письма на кровать.

Мне хорошо думается, когда я хожу. Решила прогуляться по городу, заглянуть в окно школы: подслушать, что говорит детям Иван-Джон, а потом мы вместе зайдем чего-нибудь выпить в деревянное бистро. Подсознательно я просто тянула время. С меня было достаточно всякого чтения! А тут еще надо поработать головой, что-то ответить — неизвестно кому и зачем.

Я вышла на улицу через черный ход, гордо проследовав мимо кухни, где матушка Же-Же, забыв о давлении, что-то весело напевала себе под нос.

Как всегда в это время, которое здесь не называли «сиеста», улицы были тихи и пусты. Я уже к этому привыкла, но сейчас почувствовала легкое раздражение, которое нарастало по мере приближения к городскому фонтану. Приступ мизантропии. Мне вдруг стало слишком тесно на этих улицах, среди этих кукольных коттеджей (вспомнила тот дневник и сама удивилась: действительно «домики для Барби»!). Я подошла к школе. Школа — это громко сказано: одноэтажное здание в два класса для детей разного возраста. Как я уже поняла — старшие дети отправлялись учиться в колледж, а младшим преподавали предметы всего несколько учителей-многостаночников, типа Ивана-Джона. Через открытое окно я видела, как он ходит взад-вперед по классу и… пересказывает Гомера.

На какое-то мгновение все это показалось мне фантасмагорией: школьный двор, усыпанный яблоневым цветом, яркий свет и темный квадрат приоткрытого окна, длинные, как волны океана, строки «Одиссеи». Я прислонилась к стволу, и на меня тут же посыпались лепестки: яблони отцветали. Голос затих. Иван-Джон заметил, что я стою под деревом, крест-накрест обхватив плечи руками. Можно было подумать, что пошел снег и мне холодно. Видимо, он так и подумал, глядя, как на меня осыпаются лепестки. Его взъерошенная голова в темноте окна напоминала полотно какого-нибудь голландского художника эпохи Возрождения. Вдруг я подумала, что так оно и есть, что это — именно портрет, картина, застывшее мгновение, в котором движутся только эти лепестки, осыпающиеся с дерева. А еще я подумала, что всегда так бывает: кто-то — в окне, ЗА окном, а кто-то стоит ПО ТУ СТОРОНУ — под деревом.

Это две разные картины, в двух взаимоисключающих цветовых гаммах.

Иван-Джон, не отводя от меня взгляда, взял со стола смешной медный колокольчик и покачал им над головой: конец урока. Десять учеников захлопали партами…

— Знаешь, когда я смотрела на тебя из сада, — сказала я, — мне показалось, что на следующем ужине шарик вытащишь именно ты… Не знаю почему, но это было так четко, так ясно. Так неотвратимо.

— Я уже ненавижу эти ужины! Не напоминай.

— А я, похоже, их полюбила. Что-то в этом есть: живешь не просто так, а в ожидании.

— В ожидании чего?

— Господи, ты же сам говорил, что собираешься уехать отсюда, стать писателем, завоевать всемирную славу и все такое. И мы все дружно тебе это напророчим! Будет весело…

— Я так не думаю, — сказал он. — Давай сейчас не будем об этом говорить.

— Не будем, — согласилась я. — Но ты не должен отступать.

— Не уверен. Мне здесь нравится… Больше, чем мне бы этого хотелось…

Мы зашли в бистро.

— Один виски, — кивнул он полной блондинке. — И…

Конечно, он сказал — «блу айс».

— По закону парных случаев, — улыбнулась я, вспоминая зеленый блокнот, — где-то — неизвестно где, кто-то — неизвестно кто — любит этот же напиток.

— Это неудивительно.

— Конечно…

Мы нехотя переговаривались. Мы оба не любили слов.

— Слова — пиявки, которые наползают в рот! — сказал он.

— Слова бывают как пузыри. Но не мыльные, а — тугие, резиновые, — добавила я.

— Я иногда вижу их! — сказал он.

— Я — тоже. Особенно, когда люди говорят о чем попало. Тогда я вижу, как они выпускают наружу одни пузыри. А когда нужно отвечать, чувствую, что из моего рта вылетают такие же! И все вокруг превращается в ящик с разноцветными шариками, который ставят в супермаркетах. В нем можно задохнуться.

— А еще, когда мне так говорят, я вижу перед собой только одно большое лицо с длинным острым клювом, который вытаскивает меня из раковины, как вкусного моллюска.

— …и тогда хочется сбежать в астрал через семерку!

— Как это? — с интересом спросил он.

— Не знаю…

— Но ведь ты это сказала!

— Когда?

— Только что!

— Иногда я говорю то, чего сама не понимаю. Не обращай внимания. Есть такие словосочетания, которые не нуждаются в понимании. Они просто — звучат. И все.

— Поэтому я и читаю детям Гомера…

Я вспомнила о письмах, которые всучил мне мсье Паскаль, и вздрогнула. Была бы я Гомером, не переживала бы о том, что написать…

— Послушай, — сказала я. — Когда будешь писать свои книги, не забудь вставить туда нашего старика. Как по мне, это интереснейший человеческий экземпляр. И за сюжетом не нужно далеко ходить: молодой учитель скучает в провинциальном городке, знакомится со старым отшельником — хозяином имения. И начинаются чудеса…

— Я уже думал об этом… И… — он нерешительно помолчал, — и пишу. Уже. Точнее… почти закончил.

— Правда? А как называется?

Пауза. Мы выпили.

— Это не окончательное название, но пока что — «Игра в Бога»…

Мы надолго замолчали. Я уверена, что мы думали об одном и том же.

Об амулете мсье Паскаля. Об этом проклятом шарике, ожидающем Ивана-Джона рано или поздно. А скорее всего — совсем скоро. Если не появятся новички и мсье не вбросит в стеклянный аквариум горстку новых шариков…

— Ты веришь, что это — честная игра? — спросила я. — Что все происходит так, как он говорит? Порой мне кажется, что он — просто издевается.

— Даже если это так, все равно здесь происходит много интересного. Такого, с чем ты будешь жить после. Возможно, до конца дней. Он, этот старый чудак, знает, что делает: моделирует будущее для тех, кто… потерял прошлое. Или себя в этом прошлом.

— Ты тоже это чувствуешь? — Я так громко вскрикнула, что на нас обернулись едва ли не все завсегдатаи бистро и закивали головами, миротворчески поднимая свои бокалы.

— Они думают, что мы уже начали ссориться… — улыбнулся он.

— Когда ты уедешь отсюда, — добавила я, — представляю, сколько сочувственных взглядов я поймаю на себе. Бр-р-р…

— Ты уверена, что я уеду один?

— Я уверена в том, что иначе быть не может. Я это ЗНАЮ. И думаю, что играть надо честно, раз уж согласился. Не надо разочаровывать старика. К тому же, между нами большая разница: в отличие от тебя, у меня здесь контракт, обязательства. И… я не участвую в игре. То есть не знаю своего будущего. В отличие от всех вас.