Читать книгу "Белый цвет боли - Эва Хансен"

— Кому из вас пришло в голову пройтись по секс‑шопам? — его пальцы привычно подняли мою голову за подбородок.

Я нерешительно проговорила:

— Мы только в один…

— Худший, — кивнул Ларс.

— Разве? Там было много всякого…

— Много не значит качественно. Вы выбрали худший из всех мне известных.

Хотелось поинтересоваться, как часто он бывает в подобных заведениях и по какому поводу, если так хорошо знает какой лучший, а какой хуже, но спрашивать не пришлось, Ларс объяснил сам.

— Я, когда готовил комнату боли для тебя, обошел все магазины Стокгольма, пока не нашел лучшее, а вы сами для себя купили первое попавшееся в ближайшей помойке. Потому сегодня полноценного шибари не будет, я и Тому запретил использовать ту веревку, что принесли вы. Так что прости, висеть под потолком тебе сегодня не придется.

Он смотрел с насмешливым вызовом. Я решила подыграть. Нет, не подыграть, у меня было именно такое настроение, потому склонила голову:

— Да, господин…

Физически не могла заставить себя произнести слово «хозяин», язык не поворачивался, это ассоциировалось с подвалом.

— Совсем с ума сошла? Но твоя покорность мне нравится, будешь послушной, получишь массу удовольствия не только от меня, но и от самого послушания. — Он уже готовил что‑то для предстоящего действа.

Японская философия в действии. Посреди Стокгольма, за многие‑многие тысячи километров от Японии шведская девушка намеревалась подобно японским подругам покорно принимать все, что бы с ней ни делал швейцарский мужчина… Чуден нынешний мир!

— Иди сюда, — Ларс протянул ко мне руку.

Я приблизилась.

— Скажи, вы с Бритт только сами схемы смотрели или об эстетических принципах читали.

— Все.

— И сами что‑то пробовали? — глаза подозрительно прищурились.

— Да, я выполнила «Пентаграмму».

Ларс даже присвистнул:

— С кем связался? Веревку хоть по коже не тянула?

— Протянула пару раз.

— Больше не смей. Но у меня для тебя другое. Рубашку оставим, а вот все, что под ней сними.

Я осталась в рубашке на голое тело и джинсах. Поджилки тряслись, внутри все сжималось в предчувствии чего‑то такого…

— Угу. Снимай джинсы. Снимай, снимай. И остальное тоже. Только рубашка.

Я слабо пискнула:

— Ларс, мне нельзя…

— Что тебе можно и что нельзя, я знаю, беседовал с твоим врачом только сегодня. Даже секс в разумных пределах можно. Так что не ври, коленки у тебя трясутся просто от страха.

Оглядев меня, он довольно кивнул:

— Не растолстела на гамбургерах и без утренних пробежек.

Я не стерпела и возразила:

— Я бегаю по утрам.

— Да ну? Открывай рот.

— Зачем кляп?

— Чтобы не болтала и не задавала лишних вопросов.

Рот заполнил кляп с ванильным привкусом, ремешки прижали его плотней.

— Не жмет?

Я помотала головой: все в порядке.

— Садись на диван ближе к краю. Согни ноги в коленях и подними их. Теперь руки под колени… Сцепи кисти рук так, чтобы было удобно, эта поза надолго.

Ничего себе! Это я буду в таком неприглядном виде, выставив все, что можно на обозрение, сидеть долго?

В ответ на мой умоляющий взгляд Ларс рассмеялся:

— Ты же собиралась быть терпеливой? Терпи. Кстати, смотришься потрясающе. Так, плаги здесь давно не бывали…

При упоминании плага я сжалась, но он не обращал ни малейшего внимания. Это не опасно, а если немного… своеобразно, так на то я и рабыня, чтобы терпеть.

Уже знакомо: побольше лубриканта и в меня плавно входит плаг. Он довольно большой или я совсем отвыкла? Наверное, все же больше обычного.

Додумать не успеваю, потому что Ларс плаг шевелит, от чего я буквально взвиваюсь. Так нечестно, я же кончу через минуту.

— Угу… не забыла…

Он добивается того, чтобы кончила, и заявляет:

— Не хочешь секса со мной, будешь так.

Я бы заорала, что хочу, но во рту кляп, к тому же вспоминаю о покорности и успокаиваюсь. Пусть делает со мной все, что хочет, я потерплю. Тем более, это приятно.

Ларс с любопытным удивлением заглядывает мне в лицо:

— Какой прогресс, ты даже не дергаешься. Молодец, потом еще помучаю.

Честное слово, в его глазах горечь.

— Ладно, хватит валяться, вставай.

Руки развязаны, я усажена на стул, и они снова связаны, но за спиной, а ноги привязываются к ножкам стула. Совсем как тогда в подвале…

Как в подвале… И тут на меня охватывает настоящая паника, я начинаю буквально задыхаться.

В мгновение ока Ларс вырывает кляп:

— Дыши! Дыши!

Я беспомощно киваю, пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце и восстановить дыхание, но это не удается. Паника растет, а воздух в легкие не поступает, я забыла, как надо дышать!

Паника вещь страшная, но Ларс приходит на помощь, не тратя время на развязывание, он склоняется надо мной и командует:

— По моей команде: вдох… выдох… вдыхай, ты можешь… медленно и понемногу. Не пытайся сразу полной грудью. Чуть‑чуть.

Его спокойный голос, его приказы и то, что он сам не паникует, благотворно действует на меня, я начинаю дышать. Сначала мелкими вдохами‑выдохами, сипло и с трудом, но постепенно мои нос, легкие и все остальное словно вспоминают о том, для чего предназначены, и паника прекращается вместе с восстановлением дыхания.

Ларс осторожно отпускает веревки, я была связана так, что для этого достаточно одного движения, переносит меня на диван и присаживается рядом. Только тут я понимаю, что он бледен, как мел, и сам дышит с трудом, видно сильно испугался за меня.

— Ларс… все в порядке…

Он кивает, укрывает пледом и отправляется в кухню за горячим чаем. В ответ на мои возражения мотает головой:

— Нужно обязательно.

Я уже успокоилась, выпила чаю, оделась и сидела на диване с ногами, когда Ларс, все убрав, присел рядом.

— Линн, как ты перенесла это там? У тебя клапан залипает.

Я знаю, что это такое. В горле есть такой листовидный хрящевой клапан, который перекрывает вход в гортань, когда человек делает глотательное движение, чтобы вместо воздуха в легкие не поступила пища или та же слюна. Это очень сложный и нужный клапан, без него люди просто захлебнулись бы от любого, что попало в рот. Но если он закрыт надолго, воздух тоже не попадает. Залипший клапан может означать смерть.