Читать книгу "Любовь, похожая на смерть - Андрей Троицкий"

Как выяснилось позднее, у той домработницы родни не было. Все вещи, что она спасла, в том числе альбом с фотографиями, впоследствии отнесли на помойку. История с пожаром быстро поросла травой забвения. Все прошло, все забылось. А этот проклятый запах остался. Кажется, им пропиталась вся здешняя земля, кусты и деревья, даже пруд, заросший кувшинками. Из земли иногда вылезают угольки, какие-то обгоревшие деревяшки. Откуда они здесь? Ведь грунт из-под сгоревшего дома был вывезен давным-давно.

Глава 10

Солод поднял телефонную трубку, набрал внутренний номер и, когда услышал голос Вадима Гурского, спросил:

– Вадик, ты чем сейчас занят? Тогда спускайся в тир. Постреляем.

– А не поздновато, Леонид Иванович?

– Ничего. В самый раз.

Солод нажал кнопку, вмонтированную в столешницу; тут же пришел в движение книжный стеллаж. Заскрипев, он сдвинулся в сторону, открыв проход в узкий коридор и на лестницу, по которой Солод быстро сбежал в подвал.

К идее своего архитектора смонтировать тут лифт, спускающийся в подземный этаж, Солод отнесся отрицательно. «Я спортивный мужик, играю в теннис и гольф. А ты, зараза, хочешь продать то, от чего даже паралитики отказываются? Езжай на своем лифте в задницу».

Солод прошагал мимо темного кегельбана, где в полумраке были видны лишь белые кегли, похожие на бутылки с молоком. Тускло светилась облицованная медью стойка бара, и выстроились в ряд высокие табуреты для желающих выпить. Солод так и не вспомнил, когда последний раз катал здесь шары, пил «Манхэттен», «Мартини» или что покрепче. Дела, суета жизни… Совсем не остается времени на удовольствия.

Солод вошел в просторное помещение. В кресле возле шкафов с оружием развалился Вадим Гурский. Он ни о чем не спросил, только приложился к стакану с фруктовой водой, двумя пальцами погладил тонкую полоску усов. Солод снял с подставки карабин «тигр», распечатал коробку с патронами и зарядил обойму. Он никогда не пользовался наушниками, заглушавшими выстрел, не надевал предохранительные очки. Встал возле стрелкового места у огневого рубежа в пятьдесят метров.

Вспыхнул свет, освещавший мишень. Солод прицелился и нажал на спусковой крючок. По бетонному полу запрыгала горячая гильза, запахло горелым порохом. Солод прищурил глаз, но тут свет выключился; спустя пару секунд снова вспыхнул, но мишень, выхваченная из темноты лампой направленного света, находилась в другом месте, чуть правее и дальше, чем первая. Солод не успел прицелиться и выстрелить – свет погас. Через четыре секунды освещенная мишень оказалась слева, под углом тридцать градусов. Солоду пришлось переступить с ноги на ногу, повернуть корпус. Грохнул выстрел, но свет к этому моменту уже погас. Значит, попадание, если оно и было, не засчитано.

– Хрен знает что, – сказал Солод. – То ли я старею, то ли эта фигня так настроена, что попасть в мишень просто невозможно.

– Можно включить верхний свет над всеми мишенями, – ответил Гурский. – И карабин взять другой, с оптикой.

– Не надо, – помотал головой Солод. – Попробую так.

Он расстрелял еще четыре магазина, в общей сложности сделав только семь попаданий. Поставил карабин на прежнее место и выругался.

– Может быть, из пистолета хотите попробовать? – спросил Гурский.

Солод прошел в дверь, зажег свет в соседнем помещении. Здесь с трех сторон были развешаны бумажные мишени с фигурами людей. Стрелок становился в неширокий красный круг посередине большой комнаты и стрелял в ту фигуру, за которой вспыхивала лампочка. Инструктор находился за перегородкой из стали и пуленепробиваемого стекла. Солод выбрал тяжелый крупнокалиберный «браунинг», зарядил обойму и сунул ее в рукоятку пистолета. Свет погас. Вспыхнула мишень за спиной Солода. От цели его отделяли всего десять шагов, но он ухитрился промазать. Следующим выстрелом зацепил цель слева, потом выпустил еще три пули в темноту. Гурский стоял за перегородкой, наблюдая за шефом.

– Я не так вас учил, – сказал он. – Не подражайте тому, что видите в кино. У вас слишком много времени уходит, чтобы поднять руку и прицелиться. Стреляйте от бедра. Пистолет в полусогнутой руке. Сильнее упирайтесь предплечьем в бок, чтобы рука не дрогнула. И стреляйте, не целясь. Дистанция такая маленькая, что вы обязательно попадете.

– Но я привык поднимать руку до уровня плеча.

– Тогда вы вечно будете опаздывать, – поморщился Гурский. – Итак: зажегся свет. Вы увидели цель. Не направляйте в ее сторону руку. Поверните корпус. Рука с оружием остается прижатой к боку. Вот так. Правильно. Мысленно проведите от себя к цели прямую линию. И выстрел. Пистолет – оружие ближнего боя. Вы должны кожей чувствовать, что попадете. Вот так. Повернулись. Произвели выстрел. Отлично.

– В прежние времена я стрелял, поднимая руку до плеча и выцеливая противника, – сказал Солод. – Потом – бах… Смотрю, а у моего оппонента чего-то не хватает. Скажем, полбашки куда-то делись. Я стрелял плохо. И сейчас стреляю не лучше. Но мою жизнь спасало то, что у противников, как правило, вообще не было огнестрельного оружия. А у меня всегда ствол под ремнем.

Солод положил пистолет на стойку.

– Ты помнишь, что завтра за день? – спросил он.

Гурский молча провел пальцем по усам.

– Да, завтра истекает срок, – вздохнул Солод.

– Решим вопрос, – кивнул Гурский. – Это не так уж сложно.

– Мне надоела эта бодяга хуже горькой редьки, – сказал Солод. – Надоела эта женщина, люди, что крутятся вокруг нее… Я все готов понять. Во всяком случае, я стараюсь это делать. Но глубины человеческой тупости… О, эти глубины абсолютно бездонны. Я все на пальцах объяснил адвокату, ну, как там его… Радченко. Он показался мне неглупым малым. Я попросил его слово в слово передать мое пожелание этой женщине. Этой психопатке, которая выдает себя за мою жену.

Иногда Солод забывал, что общается с доверенным человеком из своего окружения. В разговоре с Гурским нет нужды в иносказаниях вроде «эта женщина» или «эта психопатка». Но назвать Аллу по имени почему-то язык не поворачивался. Солод упал в кресло. Захотелось выпить, но он вспомнил, что в тире бара не было.

– Мир меняется лишь внешне, а по своей сути люди остаются неандертальцами, – пожаловался бизнесмен. – Они не хотят учиться даже на своих ошибках.

– «Живи еще хоть четверть века – все будет так. Исхода нет». Это Александр Блок написал в начале прошлого века.

– Да, да, исхода нет, – повторил Солод. – И не будет.

Еще он подумал, что Гурский – эрудит и умница. Говорят, в молодости писал прекрасные стихи, публиковал их в молодежном журнале. До сих пор увлекается поэзией Серебряного века, наизусть знает любое стихотворение Ахматовой или Сологуба. Любит цитировать, вставлять в разговор поэтические строки. Делает он это к месту, а чаще не к месту. Где надо и не надо. В ФСБ он дослужился до подполковника. Мог пойти дальше, но решил, что жизнь всего одна и глупо выполнять квалифицированную работу за гроши, когда за такую же работу можно получать совсем другие премиальные. Он не стал протирать штаны, высиживая внеочередное звание или должностишку повыше, а просто написал рапорт и закрыл за собой дверь.