Читать книгу "Энигма - Роберт Харрис"

Находит ли он во всем этом что-либо странное? Нет, не находит. Ему это просто кажется забавным, лестным, даже… еще большей близостью, продолжением всего, частью сна наяву, которым стала егожизнь, диктуемая этим сном. К тому же у него нет от нее секретов… или, по крайней мере, он думает, что нет. Она находит работу Тьюринга и внимательно ее изучает.

— А что такое на практике вычислимые числа применительно к Entscheidungsproblem?

Он с удивлением отмечает ее безупречное немецкое произношение.

— Теоретически это машина, способная производить бесконечное множество цифровых операций. Это служит подтверждением исходных позиций Гильберта и отрицанием взглядов Годела. Иди ко мне, дорогая.

— Но это только теория?

Он, вздохнув, хлопает рядом с собой по матрасу. Они спят на односпальной кровати.

— Тьюринг считает: нет никаких причин к тому, чтобы машина не могла делать то, что делает человеческий мозг. Вычислять. Общаться. Сочинять сонеты.

— Влюбляться?

— Если любовь поддается логике.

— А она поддается?

— Иди в постель.

— Этот Тьюринг, он работает в Парке?

Джерихо не отвечает. Она пролистывает книгу, недовольно глядя на математические вычисления, потом ставит на место и открывает один из ящиков. Когда она наклоняется, сорочка ползет вверх, открывая белеющую в полумраке нижнюю часть спины. В то время как она роется в его белье, он, как загипнотизированный, не отрывает глаз от уголка нежного тела чуть пониже позвоночника.

— Ага, что-то есть, — говорит она, доставая бумажную полоску. — Чек на сто фунтов, выписанный на резервный счет Форин Оффис, на твое имя…

— Дай сюда.

— Зачем?

— Положи обратно.

Джерихо молниеносно оказывается рядом, но она проворнее его. Становится на цыпочки, подняв над головой руку с чеком, и оказывается — смешно, — что она на полдюйма выше его. Бумажка развевается, как знамя, которое ему не достать.

— Я знала, что-то должно быть. Ну скажи, дорогой, за что получил?

Давно надо было обналичить проклятую бумажку. Совсем о ней забыл.

— Клэр, пожалуйста…

— Ты в своем бараке, должно быть, придумал что-то очень умное. Новый шифр? Да? Или разгадал какой-нибудь сверхважный? Мой милый, милый умница.

Может, она и выше его ростом, даже сильнее, но она довела его до крайности. Джерихо хватает твердую мышцу руки, тянет руку вниз и выкручивает за спину. После короткой борьбы он швыряет Клэр на узкую кровать. Разжимает пальцы с обкусанными ногтями и с чеком в руке отходит от кровати.

— Ничего смешного, Клэр. Есть вещи, которые не для забавы.

Тяжело дыша после борьбы, он стоит на жестком половике — голый, щуплый. Сворачивает чек и кладет в бумажник, сует бумажник в карман пиджака и поворачивается повесить пиджак в шкаф. До него доносятся странные звуки — пугающие, необычные, что-то между хриплым прерывистым дыханием и рыданиями. Она, закрыв лицо ладонями, подтянув колени к груди, свернулась калачиком в постели.

Господи, что он наделал!

Джерихо бормочет извинения. Он не хотел ее напугать, тем более делать ей больно. Подходит к кровати и садится рядом. Нерешительно трогает за плечо. Она его не замечает. Пробует привлечь ее к себе, повернуть на спину, но она неподатлива, как труп. Рыдания сотрясают кровать. Клэр словно в припадке. Это не просто отчаянье — она где-то очень далеко отсюда, далеко от него.

— Все нормально, — повторяет он. — Все хорошо. Ему не вытянуть из-под нее одеяла, он накрываетее своим пальто и, дрожа от январского холода, ложится рядом, гладит по волосам.

Так проходит полчаса. Успокоившись, она встает с постели и начинает одеваться. Джерихо не может заставить себя поглядеть на нее и понимает, что говорить бесполезно. Просто слушает, как она ходит по комнате, собирая свои разбросанные повсюду вещи.

Потом дверь тихо закрывается. Скрип ступенек. Через минуту под окном слышится лязг отъезжающего велосипеда.

Теперь начинается кошмар для него.

Во-первых, сознание вины, сильнее всего разъедающее душу, даже более мучительное, чем ревность (правда, спустя несколько дней добавляется и ревность, когда он увидел ее в Блетчли с мужчиной: тот, разумеется, мог быть кем угодно — кузеном, приятелем, коллегой, — но, естественно, воображение Джерихо не способно это принять). Почему он так резко среагировал по такому незначительному поводу? Чек, в конце концов, мог быть вознаграждением за что угодно. Он не обязан был говорить ей правду. Теперь, когда она ушла, в его голове вертелись сотни правдоподобных объяснений. Что с его стороны вызвало в ней такой страх? Какие ужасные воспоминания он разбудил?

Джерихо, тяжело вздохнув, натягивает на голову одеяло.

Наутро он несет чек в банк и меняет его на двадцать хрустящих белых пятифунтовых бумажек. Потом отыскивает на Блетчли-роуд убогую ювелирную лавку и спрашивает перстень, любой, лишь бы он стоил сто фунтов, на что ювелир — похожий на хорька человечек в толстенных очках, — понятно, не веря своей удаче, достает бриллиант, который стоит вполовину меньше, и Джерихо его покупает.

Он загладит свою вину. Извинится. Все будет хорошо.

Но Джерихо не везет. Он становится жертвой собственной удачи. Одной из расшифровок Акулы установлено, что подводный танкерU-459 под командованием корветтенкапитана фон Вильямовица-Моллендорфа с семьюстами тоннами топлива на борту должен встретиться для заправки с итальянской подлодкой «Калви» в трехстах милях к востоку от острова Сент-Пол-Рок, в центре Атлантики. И один дурак в Адмиралтействе, забыв, что как бы ни было соблазнительно, нельзя предпринимать каких-либо действий, которые угрожали бы раскрытием секрета Энигмы, посылает на перехват соединение эсминцев. Налет проваливается.U-459 ускользает. А Дениц, этахитрая лиса, в своей парижской норе тут же подозревает неладное. В третью неделю января восьмой барак расшифровывает целый ряд депеш, приказывающих подводному флоту ужесточить секретность. Радиообмен по шифрам Акулы сокращается. Для дешифровочных машин едва хватает материала. В Блетчли отменяют все отпуска. Восьмичасовые смены растягиваются до двенадцати часов, до шестнадцати… Ежедневная битва за раскрытие шифров становится почти таким же кошмаром, как в самый безнадежный период десятимесячного отсутствия информации, передаваемой по Акуле. Скиннер без конца подстегивает всех и каждого.

За какую-то неделю мир Джерихо из бесконечной солнечной весны превращается в унылую зиму. Его послания Клэр, полные мольбы и раскаяния, остаются без ответа, проваливаются в пустоту. У него нет возможности выбраться из барака, чтобы ее увидеть. Он не в состоянии работать. Не может спать. И не с кем поговорить. С Логи, утонувшим в табачном дыму? С Бакстером, для которого флирт с такой особой, как Клэр Ромилли, выглядит изменой мировому пролетариату? С Этвудом — Этвудом! — чьи сексуальные похождения до сих пор ограничиваются поездками по выходным в Бранкастер с новичками мужского пола якобы для игры в гольф, где те быстро обнаруживают, что со всех дверей в душевых сняты замки? Можно было бы излить душу Паку, но Джерихо заранее знает, какой получит совет, — «Мой дорогой Томас, пригласи какую-нибудь другую и трахай ее» — и как воспримет эту истину: ему не хочется «трахать» кого-то еще, и до этого он ни с кем не «трахался».