Читать книгу "Старая дева - Оноре де Бальзак"

Аббат умер, когда в епархии угасло правоверие.

В 1819 году благодаря наследству, оставленному аббатом де Спондом, доходы с земель г-жи дю Букье возросли до двадцати пяти тысяч франков, не считая ни Пребоде, ни дома на улице дю Валь-Нобль. Как раз к этому времени дю Букье вернул жене ее накопления, которые она ему доверила; он заставил употребить эти деньги на покупку земли, смежной с Пребоде, и превратил, таким образом, это поместье в одно из самых значительных в департаменте, потому что к Пребоде прилегали и владения аббата де Спонда. Никто не знал размеров личного капитала дю Букье, он отдал его в оборот Келлерам в Париже, куда ездил четыре раза в году. Так или иначе, в ту пору он уже слыл самым богатым человеком в департаменте Орн. Этот пройдоха, бессменный кандидат либералов, которому постоянно недоставало лишь семи-восьми голосов во всех выборных баталиях, разыгрывавшихся при Реставрации, притворно отрекался от либералов, желая быть избранным в качестве министерского роялиста; но, вопреки заступничеству конгрегации и магистратуры, правящие круги по-прежнему относились к нему с непреодолимым отвращением; этот злобный республиканец, распаленный честолюбием, задумал бороться с роялизмом и аристократией в краю, где они в ту пору одержали верх. Искусно разыгранная набожность позволила дю Букье опереться на церковников: он сопровождал жену к обедне, жертвовал на городские монастыри, оказывал денежную помощь конгрегации Сердца Иисусова, высказывался в пользу духовенства во всех случаях, когда оно выступало против города, департамента или государства. Пользуясь тайной поддержкой либералов и покровительством церкви, он, оставаясь конституционным роялистом, постоянно шел в ногу с аристократией департамента, чтобы погубить ее, — и погубил ее. Не упуская ни одной оплошности дворянской верхушки и правительства, он, опираясь на буржуазию, осуществлял в городе улучшения, вдохновителями и руководителями которых надлежало быть дворянам, пэрам и министерству, меж тем как те, наоборот, тормозили всякое улучшение из-за глупого соперничества, свойственного властям во Франции. Конституционные взгляды дю Букье вовлекли его в борьбу с аббатом Франсуа и в вопросах постройки театра, городского благоустройства, которое он предугадывал, выдвигал через либеральную партию и поддерживал во имя блага края в самый разгар дебатов. Дю Букье способствовал развитию промышленности в департаменте. Он ускорил расцвет этой провинции из ненависти к аристократическому предместью, расположенному по Бретонской дороге. Так подготовлял он месть владетелям замков, и особенно д'Эгриньонам, которых был готов в любой день переколоть отравленным кинжалом. Он дал средства на восстановление производства алансонских кружев; он оживил торговлю полотном — в городе открылась прядильня. Участвуя, таким образом, во всех практических начинаниях, живо интересовавших население города, верша дела, о которых королевская власть и думать не думала, дю Букье не рисковал при этом ни на грош. С таким богатством, как у него, он мог спокойно ждать грядущих доходов со своих капиталов, тогда как люди предприимчивые, но стесненные в средствах, нередко вынуждены были отказываться от больших и выгодных дел в пользу своих счастливых преемников. Он взял на себя роль банкира. Этот Лафит в миниатюре давал под залог деньги на все новшества. Занимаясь общественно полезными делами, он очень неплохо обделывал и свои собственные дела: он являлся зачинателем страховых обществ, покровителем новых предприятий общественного транспорта; он внушал мысль о подаче петиций, чтобы добиться от властей постройки необходимых дорог и мостов. Местные правители, которых он опередил, таким образом, во всех начинаниях, усматривали в этом посягательство на свои права. Завязывалась бессмысленная борьба, ибо благо края требовало уступок со стороны префектуры. Дю Букье натравливал провинциальную знать против придворной и против пэрства. Наконец он подготовил устрашающее присоединение значительной части монархо-конституционной партии к борьбе против трона, которую поддерживали «Журналь де деба» и г-н де Шатобриан, — бездарная оппозиция, выросшая на основе гнусного корыстолюбия и ставшая одной из причин торжества буржуазии и газетчиков в 1830 году. Поэтому г-ну дю Букье, так же как и тем, кого он представлял, выпала радость взирать на погребение королевской власти, которую провинция провожала без всякого сожаления, охладев к ней по тысячам причин, указанных здесь далеко не полностью. Старый республиканец, не вылезавший из церкви, пятнадцать лет ломавший комедию, чтобы в конце концов упиться мщением, собственноручно, под рукоплескания толпы, сорвал белый флаг с мэрии. Ни один человек во Франции не бросал на новый трон, воздвигнутый в августе 1830 года, взгляда, более опьяненного ликующей местью. Он расценивал восшествие на престол младшей ветви как торжество революции. Для него победа трехцветного знамени была возрождением Горы, которая на этот раз должна была уничтожать дворян хотя и менее жестокими, но более надежными средствами, чем гильотина. Установление пэрства, которое уже не передавалось по наследству, организация национальной гвардии, укладывающей на одну походную кровать мелкого лавочника и маркиза; уничтожение майората, провозглашенное одним буржуазным стряпчим; лишение католической церкви ее главенствующей роли — все законодательные новшества августа 1830 года были для дю Букье лишь более искусным приложением принципов 1793 года. С 1830 года этот человек становится главноуправляющим окладными сборами, чего он добился благодаря своим связям с герцогом Орлеанским, отцом нового короля, Луи-Филиппа, и с господином де Фольмоном, бывшим управителем вдовствующей герцогини Орлеанской. Молва приписывает ему восемьдесят тысяч ливров ежегодного дохода. В глазах всего здешнего края господин дю Букье — человек добродетельный, почтенный, человек непоколебимых правил, неподкупный, обязательный. Благодаря ему Алансон, приобщившись к развитию промышленности, стал первым звеном, которое, возможно, свяжет в один прекрасный день Бретань с тем, что зовется современной цивилизацией. Жители Алансона, где в 1816 году не насчитывалось и двух частных экипажей, через десять лет смотрели на катившие по городским улицам коляски, кареты, ландо, кабриолеты и тильбюри как на самое обычное явление. Буржуазия и землевладельцы, вначале напуганные ростом цен, позднее увидели, что это прекрасно окупалось увеличением их доходов. С вещими словами председателя дю Ронсере: Дю Букье — это сила! — соглашался весь край. Но, к несчастью для его жены, под этими словами кроется страшное противоречие. Дю Букье — супруг ничем не походит на дю Букье — общественного и политического деятеля. Сей великий гражданин, вне дома такой свободомыслящий, благодушный, движимый любовью к своему краю, дома — деспот, абсолютно чуждый супружеских чувств. Глубоко вероломный, хитрый лицемер, этот Кромвель Валь-Нобля ведет себя в семейной жизни, как вел себя с аристократией, к которой ластился, чтобы погубить ее. Так же, как его друг Бернадот, он надел бархатную перчатку на свою железную руку. Жена не дала ему потомства. Так подтвердились слова Сюзанны и намеки шевалье де Валуа. Но либеральная буржуазия, буржуазия монархо-конституционная, мелкое дворянство, магистратура и, как выражается «Конститюсьонель», «поповская партия» обвиняли в этом г-жу дю Букье. Она, мол, была совсем старухой, когда дю Букье на ней женился! Впрочем, бедной женщине повезло — в ее возрасте так опасно родить! Когда г-жа дю Букье со слезами поверяла свои горькие разочарования г-же дю Кудре и г-же дю Ронсере, эти дамы говорили ей: «Да вы с ума сошли, дорогая, вы не знаете, чего хотите; для вас ребенок — смерть!» К тому же многие мужчины, как, например, г-н дю Кудре, связывавшие свои надежды с торжеством дю Букье, заставляли своих жен петь ему хвалу. Старую деву изводили жестокими тирадами: