Читать книгу "Кардинал в серой шинели - Александр Конторович"

— Да я и сам толком не знаю, брат Рон… Уж очень вокруг них секретов всяких понавертели. Знаю только, что тренировки у них были… жуткие. Свяжут двоих парней веревкой — да вверх на скалу. А скала крутая и повыше этой башенки… раза в два-три. Так что шансов выжить после падения нет.

— Но ведь у них веревка есть? Можно же как-то друг другу помогать?

— Угу. Три метра длиной. Подтянуть товарища, поддержать — вполне достаточно. А вот в случае срыва со скалы не то что удержать — крикнуть некогда! Так вдвоем и полетишь…

Монах явно потрясен.

— Зачем же так, милорд? Ведь они же оба погибнут!

— Или оба дойдут до конца. Зато потом… будут чувствовать товарища, как самого себя! Всю жизнь. Любого, кто идет рядом с тобой. Во всяком случае, у этих ребят так и было.

— Ничего себе… — ошарашенно покачивает головою спецмонах. — И с какого же возраста их так… готовили?

— Не знаю точно. Говорят — с двенадцати-тринадцати лет. Тот, кто мне об этом рассказал, учился так именно с тринадцати лет.

— Должно быть, милорд, у вас была очень воинственная страна.

— Нет, брат Рон! Просто враги наши были… тоже далеко не белыми и пушистыми, как маленькие котята, и не отличались показным миролюбием и кротостью.

Снизу принесли доски, и монахи, не доверяя это дело никому, сноровисто воздвигли ограду вокруг пролома в стене наблюдательной башенки. Накрыли доски сверху тяжелой плотной тканью. Подобрали и унесли вниз погнутые и исковерканные мечи горцев. Вот чем они стену-то курочили!

Оставляем наверху парный пост — монаха и солдата.

По выходе во двор нас разыскал барон.

— Чем порадуете, Лэн? Что там с остальными горцами? Сдались?

— Некому было сдаваться, милорд! Их опоили чем-то… они совсем потеряли разум. Бросились с мечами на пехотинцев с арбалетами.

— Понятно… никто не промазал.

— Нет, милорд! Стреляли по ногам! Почти все попали точно, но это их не образумило. Трое из них закололи себя сами, прочие…

— Добро, Лэн! Помер Максим — и хрен с ним! По крайней мере, нам достались неопоенные. Вот с ними и поговорим… Но это — уже утром! Простите меня, барон, но спать хочу — просто сил никаких нет! Да, к слову сказать, монахи и без меня все сделают в лучшем виде! Один-то из пленников — колдун!

Даже в неярком свете факелов было видно, как он побледнел.

— Вы серьезно, милорд?

— Да какие уж тут шутки… А что вы так напрягались-то?

— Горные колдуны, милорд, — это особая статья! Их у нас почти никто не видел уже очень-очень давно! Думали — уж и не осталось никого. Ан нет — вылезли! Это… это жуткие люди, милорд! Они никому не служат, так что я и представить не могу, что же могло заставить такого колдуна играть подобную роль!

— Вот пускай с ним оба епископа и потолкуют… авось, собеседник будет интересным.

— Устал? — Мягкая ладошка сероглазки гладит меня по плечу.

Сбрасываю перевязь с клинком и кладу его на табурет. Сажусь на кровать и чувствую, как к моей спине прижимается Мирна.

— Ты все время на ногах… совсем про нас забыл.

— Ну, что ты! — ловлю ее ладошку и прижимаю к своим губам. — Что я буду без вас делать?

— Ложись. Я твою спинку разомну.

Лежу на брюхе и чувствую, как сильные и ловкие пальчики сероглазки бегают по моим лопаткам и ребрам. Хорошо… так бы лежал…

— Тебя надо почаще вот так разминать! Совсем спина закостенела! Так нельзя! Станешь неповоротливым…

— …растолстею…

— И это тоже! Превратишься в большого свина!

— …буду хрюкать… от удовольствия, если меня будут так же почесывать.

— И лежать в грязи! Кстати говоря, этим ты уже, похоже, занялся. Чем это несет от одежды? В какую мусорную кучу вы умудрились вляпаться?

Надо же! Голова моя садовая! Я ведь так и не переоделся после всех наших похождений.

Приподнимаю голову и рассказываю Мирне о наших ночных разборках.

Она переворачивает на спину и начинает пересчитывать мои ребра спереди.

— Колдун, говоришь? Странно… я думала, что они все глубокие старики… не вертись! А выглядит он лет на тридцать?

— Около этого.

— Надо же!

Она вдруг прекращает свое занятие.

— Этот рисунок… он стал больше!

— Да и фиг с ним! Пускай хоть весь проявится, что с того?

О предсказании моего предшественника, кроме меня, почти никто и не знает. Во всяком случае, мне хочется так думать. Знает Эрлих, от него я этого скрыть не смог. Наверняка и второй епископ тоже в курсе дела. Надеюсь, что никто из них не взял на себя труд подробно просветить Мирну на этот счет.

— Но ведь это что-то значит?

— Может быть. И даже наверняка. Вполне вероятно, что таким образом я повышаюсь в ранге.

— Зачем?

— Откуда мне знать? У вас ведь тоже существует какая-то табель о рангах?

— То есть?

— Ну… как-то вы ведь определяете, кто из вас более крутой и авторитетный?

— Зачем?

— Не знаю… уважать будут больше.

— Больше, чем кого? К нам всем отношение одинаковое. Нет разницы — кто будет тебя лечить. Молодой парень или убеленная сединами почтенная женщина. Оба они сделают все, что только возможно.

— Но ведь один из них знает и умеет больше другого!

— Тогда знающий меньше отойдет в сторону.

— И оба получат одинаковую плату?

— Ту, которую по силам заплатить больному или его родственникам.

Да, наша система медстрахования здесь одномоментно накрылась бы медным тазом! Заодно пустив по миру целую ораву чиновников от медицины. Ну, ничего! Я уж постараюсь, чтобы до такого бреда тут не додумались как можно дольше! Кое-какие возможности у меня есть, да и попы помогут. Не знаю, как здешние короли проявляют заботу о своих подданных, не видел пока таковой. Но вот Церковь реально что-то делает. И головы у ее иерархов на плечах присутствуют. Так что — поработаем…

С этой мыслью я и уснул…

Допрос захваченного колдуна совершенно не походил на таковое действие, изображенное на знаменитой картине Иогансона. Никаких мрачных помещений и нависших сводов тут не было и в помине. Обыкновенная комната, достаточно светлая. Пойманный злодей сидел в массивном кресле, к подлокотникам которого были привязаны его руки. Этим все и ограничилось. Лишь невысокий монах стоял за правым плечом допрашиваемого. Руки монаха непрерывно перебирали четки, он что-то бормотал себе под нос.

Оба епископа сидели напротив, их с горцем разделял только здоровенный стол.