Читать книгу "Этажи - Олег Сергеевич Савощик"

от багрового тумана. Картинка перед глазами стала возвращаться в норму.

– И если Самосбор не проходит, твари лезут постоянно.

Они живут недолго, жрут последствия Самосбора, а когда нечего жрать, дохнут спустя несколько смен. Их телами питаются другие, так они могут расползаться все дальше. Они ищут выход. Иногда находят. Маскируются, ждут.

Дима крепче сжал цевье автомата и развернулся. Зашагал к выходу из туннеля.

По ту сторону зоны большая развязка. Туннели тянутся на десятки километров. Сотни килоблоков под угрозой. Но тварей можно остановить.

– Взорвать. – Дима поднял детонатор.

Поезд у этой платформы должен был перевозить взрывчатку для туннеля, над которым, предположительно, не проходит Гигахрущевка. Планировалось направленными взрывами пробить путь во Внешний мир. Но Самосбор порушил планы. Теперь он твое задание. Ты спустился сюда за этим.

– Поезд обесточен.

Неприметный проход справа, рядом с платформой. Там рубильник подачи питания контактному рельсу на этом участке путей. Готов?

– Да. – В противогазе было жарко, Дима тяжело дышал.

Впервые он смог подобраться к своей цели так близко. Оператор дал ему возможность уничтожить тварей раз и навсегда. И все стало на свои места.

– Я спустился сюда за этим!

VII

– Где операторская в твоем килоблоке? – Глеб повел плечами.

Наручники больно впивались в сведенные за спиной запястья. Ликвидатору приходилось надевать браслеты на других десятки раз, но вот носить самому – никогда.

– Молчишь. Не знаешь. Чекист, который чего-то не знает, – то еще зрелище!

– Короче.

Главко медленно прошелся вдоль ванн. Остановился около одной, чтобы внимательней рассмотреть крышку.

– Кто они такие, эти операторы, знаешь? – Казалось, улыбка может приклеиться к лицу Самойлова в любой ситуации сама собой.

– Они помогают ликвидаторам быстрее ориентироваться в кризисных ситуациях, – ответил Олег Сергеевич, не оборачиваясь. – Не дают пальцу дрогнуть на спусковом крючке в нужный момент. Что-то вроде гипноза на больших расстояниях, связь куда надежней, чем радиосигнал. Но сначала нужно снять психологический блок у подключаемого, для этого и нужны процедуры.

– Все верно. – Глеб кивнул. – Но я спрашивал, кто они? Как отбираются?

Чекист скривился, топчась у разбитого пульта. Сказал нехотя:

– Девочки. От десяти до четырнадцати. Подходят не все. Не знаю, какие им тесты делают, я лишь отдавал приказ…

– Забрать ребенка из семьи и посадить сюда, – закончил Глеб. – В чем-то ты все-таки осведомлен. А вот что делают с ними дальше, я расскажу. Из этих ванн их не выпускают, а консервируют, заливают специальной жидкостью, чтобы сохранить ткани. Видишь трубки? Кислород и питательные вещества подводят напрямую. И ждут. Ждут, когда в тесноте, тишине и темноте девочки начнут сходить с ума. Но как безумные дети могут превратиться в разумных, всезнающих операторов, которые все контролируют?

Главко слушал молча, пряча руки в карманах.

– Здесь начинается самое интересное. Они этого и не делают! Мозг оператора – всего лишь антенна, но для кого? Чью волю транслирует? Вот где загадка!

– Бред. Операторов полностью контролирует Чрезвычайный Комитет. Они ограничены своими функциями, как и любой инструмент.

– Инструмент… Не все так просто. Один из сотрудников, что заправляют процессом, подключают все эти трубки и провода, рассказал много интересного. Рассказал и показал, как попасть сюда, прежде чем я засунул дуло пистолета ему в рот и нажал на спуск. А вот решения загадки он не знал.

Самойлов подошел ближе, заглянул чекисту в лицо.

– Тебе не надоели загадки, Олег? Не надоело не знать… нет, даже не представлять, что в головах у тех, кто пишет правила игры? Уверен ли ты, что операторы подключаются только к ликвидаторам на зачистках, а не сидят в мозгах у твоих людей? Слушают тебя, видят тебя. И прикажут прострелить тебе голову, чуть что не так.

Олег Сергеевич выдержал взгляд, лишь льда в его глазах прибавилось.

– Ты боишься загадок, и этот страх вызывает паранойю. Из-за паранойи ты забыл о долге. – Чекист пнул гильзу носком сапога. – Решил, что с тебя достаточно. Спустился сюда и расстрелял этих детей, сжег их, думая, что сбросил поводок. Но этого тебе показалось мало, страх и сомнения отравили тебя, и ты уже не смог остановиться. Решил, что имеешь право на свой путь, и тем самым обрек жилые этажи. Так все было, капитан? Партии нужны будут оправдания поубедительнее.

– Я не собираюсь оправдываться, а Партия отлично знает мою историю!

– Меня тошнит от тебя, Самойлов. – Главко снял рацию и включил ее. Сунул в лицо капитану так, что чуть не выбил зубы. – Ты еще можешь спасти своих людей. Говори, пока я не начал стрелять тебе по коленям.

Глеб смотрел на чекиста и думал, как мог ему проиграть. Почти на полголовы ниже самого капитана, с редеющими волосами и намечающейся сеточкой морщин вокруг серых глаз, Олег Сергеевич казался щупловат даже в плаще поверх комбинезона.

– У меня еще не кончились загадки. – Глеб улыбнулся. – И ты меня выслушаешь до конца.

Чекист пожал плечами и достал пистолет.

– Что, если бы операторы могли подключаться не только к «промытым», а ко всем подряд, и сразу к сотням? – на одном дыхании выдал Самойлов, не спуская взгляда с оружия.

– Чушь.

– Что изучает НИИ слизи? Слизь, очевидно. Черную, коричневую, прозрачную… говорят, даже редкую голубую и желтую. Но даже у этих цветов, оказывается, есть десятки подвидов. Очкарикам этого, видимо, показалось мало, и они начали выводить новую дрянь, на основе существующей. Меньше цикла назад нам перевели парочку умников из НИИ слизи, которые должны были изучить влияние экспериментального образца на способности операторов. Усилить их.

Глеб говорил быстро и запнулся на секунду, чтобы перевести дыхание. Олег Сергеевич покрутил пистолетом в руке, давая команду продолжать.

– Главко, ты только представь: целый килоблок связан одной волей, идеальный механизм без сомнений, страхов и слабостей. Одна идея, одна цепь. Совершенный, мать его, коммунизм!

– Но коммунизма не случилось.

– Да, побочный эффект. Операторы почему-то повели себя не так, будто перестали быть антеннами. Будто обрели самостоятельность и выплеснули свое больное сознание, сознание замученных девочек, на тех, до кого успели дотянуться.

– Девочек, озлобленных на всех и вся… – тихо сказал Главко.

– Или так. Ты говоришь мне о паранойе, о страхе, но сам ты ни хрена не понимаешь, что это такое. Когда во время Самосбора никто не запирает гермы. Когда ликвидаторы вместо того, чтобы зачищать этажи, снимают противогазы и начинают жрать слизь прямо со стен. Когда родители кормят детей биоконцентратом, смешанным с толченым стеклом. Ты говоришь мне о сомнении, но я не сомневался, понимаешь? В тот момент я считал, что все делаю правильно, что так и надо… никаких сомнений! Даже когда идешь по забитому народом распределителю и расстреливаешь магазин за магазином. Когда переступаешь тела тех, кого должен защищать. Останавливаешься, когда заканчиваются патроны, среди таких же, с пустым боезапасом и глупым выражением лиц, и только три вопроса крутятся в голове: где я? кто вы? что происходит? Помнишь лишь, как пахнет порох и