Читать книгу "Гибель титанов ч.1 - Дмитрий Чайка"

Золотого Рога, и Коста мог бы поставить голову на кон, что соседние дома принадлежали тому же хозяину. Скорее всего, они соединялись подземным ходом, откуда можно было выскочить к причалу, и ускользнуть на рыбацкой лодке.

Косту втолкнули в подвал, толщина сводов которого не оставляла ни малейших сомнений в серьезности происходящего. А крюки на стене и вовсе лишали последних иллюзий. Крюки выглядели потертыми, и явно не раз использовались по назначению.

— Ты искал встречи. Зачем? — услышал Коста негромкий голос.

Глыба оказался совсем не таким, как его представляли. Тот громила, которого пару раз провели по улицам под его именем, служил всего лишь ширмой. Плохо! Совсем плохо! Ночной хозяин показался во плоти, а это значит, что у него всего одна возможность остаться в живых.

— Говори! — нажал Глыба. — Ты крутился по району, зная, что я тебя убью. Ты наплел чуши Фоке, этому мелкому шакалу. Кстати, это он тебя сдал. Удивлен?

— Нет, — покачал головой Коста, — не удивлен. Я очень на это рассчитывал. Но он хотя бы сторговал свою свободу за мою голову? Если нет, значит, я совсем не разбираюсь в людях.

Глыба расхохотался, а его смех ударился о каменные своды, породив глухое, зловещее эхо.

— Он даже сверху немного попросил. Представляешь, каков наглец? Но мы сошлись, что если он мне тебя отдает, то я прощу его долг. Тебя видел один мальчишка из моих, но только мельком. А прошлой зимой он помер от простуды. Так что показал на тебя именно Фока.

— Какой, однако, хороший человек, — задумчиво произнес Коста. — Так приятно, когда люди оправдывают ожидания. Он получил бы свободу в любом случае. Или от меня, или от тебя.

— Переходи к делу! — нетерпеливо произнес Глыба.

— Открой суму, — Коста кивнул на собственную поклажу, которую небрежно бросил на угол стола.

— Матерь божья! — выдохнул Глыба, с тупым недоумением разглядывая кошель с золотом и какой-то свиток. — Что это значит, парень? И что помешает мне прирезать тебя прямо сейчас?

— Отвечу по порядку, — сказал Коста, унимая биение сердца. Он ждал!

— Итак, первое, — продолжил он. — Это кошель с тысячей солидов. Второе. Рядом лежит купчая на дом в Севилье.

— Почему в Севилье? — несказанно удивился Глыба, пропустивший гораздо более существенные вопросы.

— Тебе придется уехать отсюда, — терпеливо ответил Коста. — И как можно дальше. Прикормленная стража больше не даст тебе тут работать.

— Это значит, что это всего лишь задаток, — утвердительно произнес Глыба из полутьмы. Коста так и не мог разглядеть его толком. Он видел только широкие покатые плечи и бычью шею.

— Общая цена контракта — пятьдесят тысяч, — согласно кивнул Коста. — Ты их получишь, а потом уедешь отсюда навсегда.

— Я давно не верю в сказки, парень, — подался вперед Глыба. — Что помешает мне прирезать тебя, забрать эту тысячу и жить как раньше?

— Времена меняются, — пояснил Коста, когда услышал спасительный шум за дверью. — А прирезать ты меня не посмеешь. Мои люди уже здесь. Если отсюда не выйду я, не выйдешь и ты.

— Это был верный человек, — скучающим голосом произнес Глыба. — А вы его убили.

— Итак, — Коста сцепил пальцы в замок, — Пятьдесят тысяч солидов и дом в Севилье. Такова цена. Ты согласен?

— Только если услышу все подробности, — ответил Глыба так спокойно, как будто не его человек сейчас лежал за дверью с перерезанным бритвой горлом. — И не раньше.

* * *

Три недели спустя. Май 641 года.

Огромная процессия афонских монахов растянулась на несколько сотен шагов. Нестарые мужи, чьи лица были укрыты капюшоном до подбородка, брели от порта Юлиана в Константинов город, рассекая толпу, словно нос нурманского драккара. Они несли заплечные мешки со своими немудреными пожитками. Впереди них шел молодой, заросший густой бородищей монах с колокольчиком. Толпа оборачивалась на звон, пялилась удивленно и расступалась в сторону. Не в последнюю очередь из-за жуткого смрада, что шел от процессии.

— Разойдитесь, люди добрые! — вещал зычным голосом монах. — Неизвестная хвороба поразила нас, грешных. Идем мы на патриаршее подворье, чтобы испросить благословения! Только оно исцелит нас!

Толпа прыснула в стороны, зажимая носы, и очень скоро полторы сотни монахов подошли к патриаршему двору, что располагался в монастыре святого Георгия, неподалеку от Августеона и Большого цирка. Стук в ворота удивил местных насельников и стражу, что стояла здесь, но бородатый монах не растерялся и ужом пролез во двор.

— Спаси нас, господи! Добрались, наконец! Где святейший?

— Службу проводит, — растерянно ответил старичок в сутане, который все шире раскрывал глаза по мере того, как двор заполнялся крепкими мужами, от которых несло какой-то падалью. — А чем это воняет так гадостно? — спросил он, растерянно переводя взгляд с одного монаха на другого.

— Непонятная хвороба поразила нас, — любезно пояснил брат с колокольчиком. — Вот, звоню, чтобы люди не заразились. У двоих братьев желвак в паху набух. Опасаемся, как бы не чума это была. Жаждем благословения патриарха нашего Пирра получить. Только оно исцелит нас.

— Да чего вы приперлись сюда, окаянные! — взвизгнул старичок и отпрыгнул в сторону со скоростью испуганной лани. — Вон отсюда убирайтесь! Вон!

— Да неужто ты в помощи страждущим откажешь? — несказанно удивился его собрат. — Не по-христиански это! Впрочем, ты можешь за нас в своей келье помолиться.

— Аспиды проклятые! — верещал старик, показавший неимоверную для его лет скорость. — Да чтоб вам пусто было! Братья! По кельям прячьтесь! Чума-а-а! — услышал Миха (а это был он) из коридоров монастыря. Стража тоже куда-то сбежала, хоть и был ее тут неполный десяток. Не нужно больше. Дворцовый квартал охраняло пять тысяч мечников, чьи посты стояли каждую сотню шагов.

— Василевса убили! — раздался вдруг на улице протяжный крик, полный тоски, а за ним еще один, и еще.

— Убили! Пропали мы, несчастные! — голосили за воротами, и эти слова, словно пожар, побежали по всему городу, проникая в каждый дом и в каждую лавку.

За воротами заметались какие-то люди, зазвенели амуницией исавры-экскубиторы, а красавцы-схоларии, не понимая, что за шум, перекрыли входы и выходы во дворцы. Где-то вдалеке ударил набат, знаменуя собой самое страшное, что могло случиться в Константинополе — бунт черни.