Читать книгу "Мерперт Н.Я. Из прошлого: далекого и близкого. Мемуары археолога - Николай Яковлевич Мерперт"

выше находок и, прежде всего, соотношение их между собой и сложение упомянутого выше комплекса.

В этом плане представляют безусловный интерес раскопки на западной стороне Волхова, в районе древней Чудинцевой улицы, результаты которых в значительной мере согласуются с предварительными стратиграфическими наблюдениями на Ярославовом дворище и тем самым подкрепляют их. Там заложены два раскопа, прилегающих друг к другу. Длина каждого с юга на север — 12 м, ширина с востока на запад — 10 м. Первый (руководитель Н.Я. Мерперт) отмечен как раскоп «Чуд. 1», второй (руководитель Т.Н. Никольская) как раскоп «Чуд. 2». Стратиграфическая ситуация обоих раскопов идентична. 10 их верхних пластов могут быть признаны поздними, поскольку они содержали изразцовые пластины Никоновского типа (XVII в.).

В 11 пласте найдены венцы колодца, полностью идентичного найденному в соответствующем пласте Ярославого дворища. То же следует сказать о 12 пласте, где наряду с венцами подобных колодцев найдены типичный для XIII века янтарный трилистник, обломок бронзового витого тройного браслета, шиферные пряслица, превосходный янтарный перстень того же времени, наконец, характерная керамика «общеславянского типа» и стеклянные браслеты.

Таким образом, здесь речь идет уже не о предположительных датах, основанных лишь на стратиграфических показателях, в том числе и на перемешанных слоях, а о целом комплексе прямых и безусловных датирующих индикаторов, позволяющих говорить о крупных научных достижениях уже первого послевоенного сезона исследований Великого Новгорода.

XII. Институт истории материальной культуры и его корифеи

Лето 1945 года для всех было, прежде всего, окрашено в цвета Великой Победы. Перспективы казались бескрайними и радужными. Силы — неисчерпаемыми. Любые свершения — достижимыми. А все окружающие — братьями и сестрами. И эти незабываемые месяцы, как и последующие за ними первые послевоенные осень и зима, были предельно насыщены событиями, каждое из которых через призму победы казалось значительным и торжественным.

Для меня большая часть этого уникального периода связана с уже описанной выше увлекательной и поучительной работой по восстановлению Керченского музея, а далее с участием в раскопках Пантикапея. К концу сезона мне был даже поручен небольшой, но самостоятельный раскоп.

Вернувшись в Москву, я защитил дипломную работу.

К концу 1945 года были сданы государственные экзамены, но событие это официально было отнесено к февралю уже следующего, 1946 года, ибо мудрецам из Наркомпросвещения пришло в голову сократить курс исторических факультетов университетов до четырех лет. Воплотить эту великую реформу не успели, остановились на четырех с половиной годах, а позже о ней забыли. Таким образом, числюсь я окончившим МГУ в феврале 1946 года.

Тогда же В.Д. Блаватский уехал в длительную командировку в Германию, мне же было предложено сдавать экзамены в аспирантуру Института истории материальной культуры Академии наук СССР (ИИМК), где моим руководителем стал А.В. Арциховский, а темой кандидатской диссертации была утверждена «Салтовская культура».

Формально разработка этой темы входила в план сектора славяно-русской археологии института. Естественно, она потребовала определенной переориентации моей подготовки, исторического ее содержания я коснусь отдельно. Но, во всяком случае, нисколько об этом не жалею. Интерес и значение славяно-русской проблематики комментариев не требуют, а подобное расширение поля моих интересов и познаний казалось мне тогда под силу и радовало меня так же, как и предстоящее продолжение общения с А.В. Арциховским, огромный талант и глубокие знания которого сыграли особую роль в моем «становлении», что также уже отмечалось выше и получало все новые проявления. В этой связи с удовольствием еще раз упомяну замечательные по всем своим параметрам, а прежде всего, по своему колориту, раскопки вятичских курганов под Москвой, у села Беседы.

Упомяну и еще об одной дорогой мне памяти. Сектором славяно-русской археологии ИИМК заведовал тогда профессор Н.Н. Воронин — превосходный ученый, истинно влюбленный в чудо, именуемое культурой древней Руси (особенно во Владимиро-Суздальскую архитектуру) и умевший с несравненной простотой ввести вас в ее волшебную сущность.

Ко мне он был очень внимателен, неоднократно приглашал к себе (насколько я помню, в деревянный двухэтажный дом на Плющихе), брал с собой во Владимир, Боголюбово, Суздаль, Переславль Залесский, Ростов Великий.

Очень интересно говорил об отражении античных сюжетов в разных — больших и малых — формах древнерусского искусства (Китоврас, Кибела и пр. в архитектурных рельефах, резьбе по кости и пр.), но не избегал и более острых моментов. Помню один из них.

Около 1950 года в газете «Правда» появилась статья некоего Иванова под названием (насколько я помню) «Об одной порочной концепции», «изничтожавшая» хазарскую проблему и изгонявшая хазар из раннесредневековой истории Восточной Европы. Отправным поводом «изничтожения» явилось еще довоенное издание очень хорошей книги тогдашнего директора нашего института (еще в Ленинграде) Михаила Илларионовича Артамонова «Очерки истории хазар». Позднее книга была развернута в фундаментальную монографию, но тогда ее нарекли «антиисторичной» и вредной, предписав, как обычно, немедленно ее обсудить, что и было произведено в переполненном зале на Волхонке, 14. По причинам, для меня таинственным, основной доклад был поручен мне (я находился в возрасте 29 лет). Накануне позвонил Николай Николаевич и коротко сказал: «Михаил Илларионович и ученый прекрасный, и человек достойнейший. Помните это!» Я постарался высмеять положения статьи господина Иванова одно за другим, объединив их оценкой «тенденциозная антинаука». Вспоминаю об этом с удовлетворением. Как ни странно, никакой реакции господина Иванова или его вдохновителей не последовало.

Что касается хазарской проблемы, то мне пришлось еще неоднократно касаться ее в дальнейшем, и далеко не все мои суждения по этой проблематике того времени представляются мне правильными, но основной своей позиции я не менял, она принципиально была оправданной и, судя по результатам отмеченного обсуждения, своевременной. Решающую роль сыграли здесь и упоминавшаяся публикация превосходного исследования М.И. Артамонова, и серия специальных работ С.А. Плетневой.

Академик Б.Д. Греков, директор института Истории материальной культуры АН СССР, 1944 г.

А.Д. Удальцов (1883-1959)

П.Н. Третьяков (1906-1976)

Н.Н. Воронин (1904-1976)

Д.Б. Шелов (1919-1993)

Между тем, в проблематике моей аспирантской подготовки произошел очередной, достаточно резкий