Читать книгу "Эйсид хаус - Ирвин Уэлш"

— Не надо было его подстрекать, Фиона, — улыбнулся МакГлоун, — он будет продолжать так весь вечер.

— Не буду, если ты меня не вынудишь. Внушаешь своим студентам учение Попперианских ортодоксов.

— Внушение, что за неблагодарное занятие, Лу. Мы обучаем, — снова усмехнулся МакГлоун.

Два философа рассмеялись над старым софизмом из студенческих дней. Фиона, молодая студентка, извинилась и собралась уходить. Ей надо было успеть на лекцию. Два философа наблюдали, как она выходит из бара.

— Одна из моих красивейших студенток на последнем курсе, — ухмыльнулся МакГлоун.

— Потрясающая задница, — кивнул Орнштейн.

Они перешли в укромный уголок паба. Лу сделал большой глоток пива.

— Замечательно снова тебя видеть, Гас. Но послушай, дружище, мы должны заключить соглашение. Как бы сильно я не наслаждался визитами в Глазго, чтобы повидать тебя, я все-таки немного удручен тем, что мы зациклились на одном и том же споре. Не важно, как много мы скажем, мы не разрешим его, и всегда будем возвращаться к полемике Поппера-Куна.

МакГлоун мрачно кивнул.

— Это боль в заднице. И хотя она сделала наши карьеры, все это, похоже, затмило нашу дружбу. Только ты появляешься в дверях, и мы начинаем его снова. И всегда одно и то же. Мы говорим о Мэри, Филиппе, детях, затем возвращаемся к работе, отшлаковывая некоторых людей, и когда алкоголь оказывает эффект, то возвращаемся к Попперу-Куну. Проблема в том, Лу, что мы философы. Спорить и аргументировать для нас также естественно, как для остальных дышать.

В этом, конечно, была собака зарыта.

Они спорили друг с другом на протяжении долгих лет, в барах, на конференциях, на страницах философских журналов. Они начали этот спор еще студентами последнего курса философского факультета Кембриджского университета, будучи связанными узами дружбы, основанной на выпивке и ухаживании за женщинами; первое обычно было связано с большим успехом, чем второе.

Оба они плыли против идеологического течения в культуре их страны. Шотландец МакГлоун был приверженцем Консервативной Партии. Он считал себя классическим либералом, ведущим происхождение от Хьюма и Фергюсона, хотя находил классических экономистов, даже Адама Смита, и его поздних последователей с философским уклоном, таких как Хайек и Фридман, немного пресноватыми. Его настоящим героем был Карл Поппер, у которого он учился еще аспирантом в Лондоне. Как последователь Поппера, он был антагонистом детерминистским теориям марксизма и фрейдизма и всем сопутствующим догмам их последователей.

Американец Лу Орнштейн, родившийся в еврейской семье в Чикаго, был убежденным рационалистом, верившим в марксистский диалектический материализм. Его интересом была наука и научные идеи. На него оказала огромное влияние концепция Томаса Куна, что справедливость чистой науки не обязательно превалирует. Если идеи входили в противоречие с текущей парадигмой, они неибежно будут отвергнуты крупными предпринимателями. Такие идеи, хотя возможно и научные «истины», редко становятся признанными как таковые, пока давление для изменения станет невыносимым. Эта концепция, как чувствовал Орнштейн, находилась в согласии с его политической верой в необходимость революционных социальных изменений.

У Орнштейна и МакГлоуна карьеры развивались параллельно. Они работали вместе в Лондоне, затем в Эдинбурге и Глазго соответственно. МакГлоун был удостоен профессорского кресла на восемь месяцев раньше Орнштейна. Это раздражало американца, считавшего, что возвышение его друга было результатом политической ангажированности его идей тэтчерской парадигмой. Орнштейн утешал себя тем, что у него гораздо более внушительный список опубликованных работ.

Естественный политический антагонизм двух мужчин был сосредоточен вокруг знаменитого спора между Куном и Поппером. Поппер, упрочивший свою репутацию великого философа, нападая на подходы интеллектуальных гигантов девятнадцатого века Зигмунда Фрейда и Карла Маркса, и на то, что он рассматривал как слепую приверженность, ассоциируемую с их идеологиями, был в свою очередь атакован Томасом Куном, подвергшим критике его взгляды на научный прогресс в своей основополагающей работе «Структура Научных Революций».

И по-прежнему единственное, насчет чего соглашались как Орнштейн, так и МакГлоун: спор, бывший их хлебом с маслом, всегда переходил с профессионального на личное. Они перепробовали всевозможные способы нарушить эту привычку, но ничего не могло помешать этому питающему их энергией предмету всплывать вновь. В паре случаев, друзья, выведенные из себя и пьяные, едва не набили друг другу морду.

— Я хотел бы, чтобы мы смогли найти какой-нибудь способ оставить все это журналам и конференциям и убрать из наших личных посиделок, — задумчиво проговорил Лу.

— Да, но как? Мы все испробовали. Я пытался использовать твои аргументы, ты пытался использовать мои; мы соглашались не говорить ничего, но это неизбежно всплывало, как подводная лодка. Что мы еще можем сделать?

— Я думаю, что знаю способ выбраться из этого тупика, Гас, — бросил смущенный взгляд Лу.

— Что ты предлагаешь?

— Независимый арбитраж.

— Брось ты, Лу. Ни один философ, ни один член нашего круга не сможет удовлетворить нас своей независимостью сознания. Они сформируют прежнюю точку зрения на этот предмет.

— Я не предлагаю наш круг. Я предлагаю найти кого-то на улице, или еще лучше, в пабе. Мы изложим наши утверждения, а затем позволим им решать, чьи доводы были убедительнее.

— Нелепо!

— Подожди, Гас, выслушай меня. Я не предлагаю за одну минуту изложить наши академические точки зрения, взяв за основу один информированный источник. Это будет смехотворно.

— Что ты предлагаешь?

— Я предлагаю отделить профессиональное от личного. Давай передвинем спор от нашего социального контекста, позволив другой стороне судить об относительных достоинствах наших утверждений с этой социальной, пабовой точки зрения. Это ничего не докажет академически, но, по крайней мере, позволит нам увидеть, чей довод наиболее удобоварим для среднего человека с улицы.

— Ммммм.... Я полагаю, таким образом мы можем принять, что наши различные доводы имеют силу и слабость для обычного человека...

— Точно. То, что мы делаем, так это просто представим эти идеи реальному миру, где они не обсуждаются, миру нашего пьянства. И мы согласимся придать идеям победителя суверенитет в контексте паба.

— Это чушь, Лу, но это интересная чушь и хорошее развлечение. Я принимаю твой вызов не потому, что это подтвердит что-либо, но потому, что это заставит неудачника заткнуться о научном логически обоснованном споре.

Они решительно пожали друг другу руки. Орнштейн повел МакГлоуна в подземку на станцию Хиллхед.

— Здесь слишком много студентов и интеллигенции, Гас. Последнее, что я захочу сделать, так это оказаться втянутым в дискуссию с каким-то писклявым мудаком-выпускником. Нам нужна лучшая лаборатория для этого маленького эксперимента.