Читать книгу "Утопия на марше. История Коминтерна в лицах - Александр Юрьевич Ватлин"

Бресте. Его включили в состав советской делегации не как дипломата, а как пропагандиста. По прибытии на вокзал Радек из открытого окна вагона начал разбрасывать пачки прокламаций, адресованных немецким солдатам. Позже в ходе переговоров он заявил генералу Максу Гофману, одному из командующих германской армией на Востоке: «Вы еще получите свой Брест!»[221]

Хотя власть большевиков в начале 1918 года висела на волоске, их германские контрагенты также были озадачены событиями в Берлине и Вене, где разразились массовые забастовки рабочих оборонных предприятий. В оккупированном немцами Бресте можно было достать немецкие газеты, и Радек буквально прирос к телеграфному аппарату, передавая в Петроград последние новости, препарированные в ура-революционном духе. Так, 4 февраля он сообщал Ленину о том, что «в Берлине продолжаются столкновения с полицией, которая старается противодействовать попыткам бастующих прервать трамвайное сообщение. Демонстрации продолжаются. В Берлине арестовано 130 человек. На помощь полиции призваны войска… В Кельне, Данциге, Мюнхене власти согласились на непосредственные переговоры с представителями бастующих». Военные власти объявили, что все рабочие, которые не вернутся на оборонные заводы, будут отправлены на фронт[222]. Все эти новости немедленно появлялись в советской прессе, порождая среди большевиков необоснованные надежды на то, что германская революция вот-вот разразится, надо только «день простоять, да ночь продержаться».

На этой основе в ЦК РКП(б) сформировалась фракция «левых коммунистов», которые выступали за то, чтобы прервать переговоры и готовиться к революционной войне с Германией. Промежуточную позицию занял Троцкий, считавший, что мира заключать не следует, чтобы не потерять свой авторитет среди зарубежных социалистов, но и от возобновления военных действий нужно всячески уклоняться. На первых порах именно эта точка зрения («ни войны, ни мира») собирала большинство при голосованиях.

Однако германская сторона вначале предъявила ультиматум, а потом и перешла в наступление. Сторонник Троцкого Адольф Иоффе (будущий советский полпред в Берлине) так скорректировал позицию оппонентов заключению мира, во многом рассчитанную на революционный «авось»: «Прощупывать немецких империалистов действительно уже поздно. Но прощупывать германскую революцию еще не поздно. Мы никогда не ждали, чтобы сам факт наступления [немцев. — А. В.] вызвал революцию. Я вчера думал, что немцы наступать не будут; раз они наступают, то это полная победа империализма и милитаристических партий…» Но подписать мир под диктатом германского штыка придется лишь в том случае, если этого потребуют народные массы. «Пока этого нет, мы по-прежнему должны бить на мировую революцию. Немцы нам многого наделать не могут»[223].

В ходе внутрипартийной дискуссии о Брестском мире Радек примкнул к «левым коммунистам», однако в конечном счете был вынужден признать, что сил для организации обороны у Советской России нет. «Господа германские дипломаты совместно с германскими генералами решили распять на брест-литовском кресте Россию, решили показать русскому народу, что значит освободиться от ига собственного капитала, но не иметь в руках винтовки против чужих хищников»[224]. В этих словах звучит искренняя боль по поводу собственного бессилия и одновременно уверенность в том, что рано или поздно большевики расквитаются со своими обидчиками.

Адольф Иоффе — глава советской делегации во время переговоров в Бресте

Конец 1918

[АВП РФ. Ф. 028. Оп. 2. П. 7. Д. 1. Л. 1]

Смирившись с подписанием сепаратного мира и признав правоту Ленина, Радек сосредоточил свою деятельность на пропаганде среди военнопленных и внешнеполитической аналитике. Созданная весной 1918 года Федерация иностранных групп при ЦК РКП(б) фактически являлась составной частью партии большевиков. В нее входили находившиеся на территории Советской России иностранцы, разделявшие идеи мировой революции и занимавшие те или иные посты в советских и партийных органах. Постепенно в их руках сосредоточилась агитация в лагерях военнопленных. Немецкую группу возглавлял австриец Карл Томан, ее курировал лично Карл Радек, постоянно писавший листовки и брошюры, которые затем распространялись на линии фронта. Интересно, что финансировалась пропаганда в том числе из средств Антанты, информационное бюро США, которое возглавлял Эдгар Сиссон, давало Радеку немалые деньги на закупку печатных машин[225].

Немецкая группа издавала газету «Мировая революция», ее тираж доходил до 36 тысяч экземпляров[226]. Из числа «перековавшихся» военнопленных готовились агитаторы, которые вели свою работу не только на демаркационной линии, но и в тылу германских войск. Хотя в советской историографии подчеркивались идеальные мотивы будущих коммунистов, спектр настроений оказавшихся в России австрийских и немецких солдат был гораздо более широким. «Большая их часть вступила в партию недавно из-за благ и привилегий, которые влекло за собой членство в ней», — отметила Балабанова, посетив бюро Радека в Наркомате иностранных дел[227]. «Пропаганда не имеет особого успеха среди военнопленных, большинство из них только делает вид, что принимает большевистскую веру, чтобы добиться человеческого обращения с собой и приблизить отъезд», — утверждалось в одном из донесений германского посольства[228].

Однако массированная агитация среди военнопленных не проходила бесследно, отбор активистов, пусть даже заинтересованных прежде всего в скорейшем возвращении на родину, приносил свои плоды. Федерация иностранных групп при ЦК РКП(б) стала кузницей будущих кадров Коминтерна, наряду с Эрнстом Рейтером[229] в нее входили братья Вернер и Николай Раковы. Как проживавшие в России германские граждане они были интернированы в Сибирь, после Октября вступили в большевистскую партию и отправились в Германию продвигать вперед мировую революцию[230].

Радек недолго находился в опале за свою оппозицию брестской политике Ленина — вождь РКП(б) умел ценить полезных людей, которых после захвата власти большевиками и их отказа от сотрудничества с другими социалистическими партиями катастрофически не хватало. Его полемический дар (при том что родным языком Радека был польский, и он едва разговаривал по-русски) был востребован в условиях нараставшей с каждым днем пропаганды «светлого будущего», которое уже наступило в России и вот-вот должно было наступить во всемирном масштабе.

В первомайском номере правительственной газеты «Известия» Радеку уже пришлось объяснять советскому читателю заминку в данном процессе. Русская революция, утверждалось в передовице, с первого дня отдавала себе отчет в том, что ей в одиночку не вырваться из тисков мирового империализма. Прошел уже год с момента свержения самодержавия, но европейские пролетарии не пришли к ней на помощь. Частично в этом были виноваты деятели демократического этапа революции — «ее соглашательский период и связанное с ним ее барахтание в сетях союзного империализма задержали рост мировой революции»[231].

Однако это не повод для того, чтобы опускать руки и бросать винтовки, обвиняя большевиков в том, что их программа потерпела крах. «С историей нельзя ссориться, ее надо понять», — утверждал автор, не спуская взгляда