Читать книгу "Русский Мисопогон. Петр I, брадобритие и десять миллионов «московитов» - Евгений Владимирович Акельев"

Польский наблюдатель писал:

Эта царица [А. С. Грушецкая] была по отцу польского происхождения. Выйдя замуж за царя, она сделала много добра Московскому царству. Прежде всего она уговорила отменить охабни, то есть одежды безобразно женские <…> далее она уговорила стричь волосы и брить бороды, носить сабли сбоку и одеваться в польские кунтуши. <…> Эти нововведения в Москве партия царя Феодора, как очень обходительного государя и принимавшегося за политику, хвалила; другие же недоброжелатели, из приверженцев Артемона [Матвеева], порицали, говоря, что скоро [царь Федор Алексеевич] и ляцкую веру вслед за своими сторонниками начнет вводить в Москве и родниться с ляхами, подобно царю Дмитрию, женившемуся на дочери Мнишка[292].

К этому сообщению анонимного польского современника следует отнестись с особенным вниманием, так как его первая часть, касающаяся реформы придворного костюма на манер польского, согласуется с другими источниками[293]. Очевидно, среди наиболее активных противников перемен придворного костюма и особенно брадобрития при царском дворе был патриарх Иоаким.

Роль патриарха Иоакима в бурных событиях 1682 г. хорошо известна. Как заметил В. М. Живов, в итоге авторитет патриарха Иоакима возрос настолько, что в короткий период правления Софьи оказалась воплощена во всей полноте «модель симфонии двух властей», когда церковная власть имела реальную возможность «играть роль независимого центра власти, параллельной власти царей (правительницы Софьи и ее окружения)». Правда, «симфония эта лишена гармонического согласия (что, впрочем, также соответствует византийским прецедентам)», и причина этих разногласий – в «разной религиозно-культурной ориентации», в «разных представлениях о том, каким должно быть православное Российское царство» и даже в «разных парадигмах», к тому времени «сложившихся» и «готовых к конфликту»[294].

После прихода к власти царевны Софьи в результате известных событий 1682 г. произошло закрепление заведенных при Федоре Алексеевиче порядков. Как писал князь Б. И. Куракин, «политес возставлена была в великом шляхетстве и других придворных с манеру польскаго – и в экипажах, и в домовном строении, и [в] уборах, и в столах»[295]. Как мы помним, согласно свидетельству анонимного польского шляхтича, важнейшим компонентом «политеса с манера польского» было брадобритие. Вряд ли приходится сомневаться в том, что недовольство этими переменами (на которое в 1683 г. обратил внимание польский анонимный автор) было использовано сторонниками партии Нарышкиных, в число активных сторонников которой, как известно, входил Иоаким (по свидетельству того же Куракина, патриарх тайно финансировал двор царицы Натальи Кирилловны[296]). Как известно, противоречия между правительством царевны Софьи и патриархом Иоакимом нарастали по мере дипломатической подготовки к заключению Вечного мира с Речью Посполитой и вступлению Московского царства в Священную лигу против Османской империи, созданную и формально возглавляемую папой римским Иннокентием XI. Как известно, правительство царевны Софьи было вынуждено при этом пойти на уступки по вопросу о правах католиков в России: в частности, было принято положительное решение о постоянном проживании в Москве иезуитов и католических священников, которым позволялось проводить богослужение в специально отведенном доме и даже содержать школу[297]. Эти действия правительства Софьи вызвали сильнейшее противодействие со стороны патриарха Иоакима и церковных иерархов, увидевших в них первые шаги в сторону церковной унии[298].

Нет никаких сомнений в том, что Иоаким и его агенты всерьез опасались за будущее Русской православной церкви при последовательной реализации политики Софьи и В. В. Голицына. Иржи Давид, католический священник, служивший в Немецкой слободе в Москве в 1686–1689 гг., в отчете о своей миссии 1690 г. писал, что в какой-то момент «патриарх перестал разговаривать с князем Голицыным, поскольку был уверен, что мы были допущены в Москву для того, чтобы внедрять союз Церквей. Когда мой товарищ появился в столице, патриарх, говорят, сказал со вздохом и со слезами: „После моей смерти вся Москва станет иезуитской“»[299]. Конечно, Давид передавал слухи, но они не были совершенно беспочвенными.

Церковный собор патриарха Иоакима весны 1687 г. против брадобрития следует рассматривать в контексте обострения политического противостояния между правительством царевны Софьи и Нарышкиными, которое именно в это время перешло в острую фазу. Как известно, начиная с 1686 г. Софья и ее сторонники предпринимают решительные шаги, направленные на легитимизацию ее статуса как правительницы[300]. Между прочим в 1687 г. в кругу сторонников Софьи обсуждалась возможность ее венчания на царство, в связи с чем была напечатана знаменитая гравюра, на которой Софья изображалась с короной, скипетром и державой[301]. В августе 1687 г. Ф. Л. Шакловитый, обсуждая со стрельцами вопрос о возможном венчании царевны Софьи на царство, допускал, что для успешного осуществления этого плана потребуется «святейшего патриарха переменить, а взять бы изо властей или и простого старца»[302].

Эта активизация Софьи и ее сторонников повлекла за собой ответные действия со стороны партии Нарышкиных. По замечанию Е. Ф. Шмурло, «действия правительницы [царевны Софьи] запечатлены были слишком явно революционным характером, чтобы не побудить партию Петра на новый отпор и противодействие»[303]. Можно предположить, что смелое выступление церковников против придворных порядков («политеса», если выражаться терминами Б. И. Куракина), утвердившихся еще при царе Федоре Алексеевиче, было одним из таких решительных шагов, призванных ослабить адептов «латинского» влияния при дворе Софьи.

Не случайно после августовского переворота 1689 г., поддержанного патриархом Иоакимом[304], розыскная комиссия о Ф. Л. Шакловитом и его сообщниках параллельно с расследованием заговора на жизнь Петра и его матери Натальи Кирилловны рассматривала и намерение сторонников царевны Софьи совершить церковный переворот[305]. В числе главных заговорщиков фигурировал глава партии «латинистов» Сильвестр Медведев, которого всерьез подозревали в намерении убить патриарха Иоакима, занять его место, а затем осуществить церковную унию[306]. А. А. Прозоровский убедительно доказал, что эти обвинения не соответствовали действительности[307], однако для нас важно отметить тот факт, что сам патриарх Иоаким и люди из его окружения были глубоко убеждены в их справедливости. Об этом красноречиво свидетельствует «Повесть о расстриге Сильвестре Медведеве», написанная Евфимием Чудовским[308].

Эта «Повесть» интересна в первую очередь тем, что передает точку зрения на события 1689 г. патриарха Иоакима и его окружения. В ней рассказывается о том, как «в нынешняя многосетовная, достигшая концы веков и плача достойная времена в царствующем великограде Москве, пресветло сияющем в православии восточного благочестия, коварством плевелосеятеля, врага диавола, произниче терн латинского злочестия». Главным виновником этой беды оказался «некто, монашеским святым образом извне одеяный, внутрь же не токмо ничесого монашескаго имея, но лжемонах сый и еретическому латинскому от благочестия отступству последова, именем Силвестр