Читать книгу "Исповедь соперницы - Симона Вилар"

Утрэд это понял. Молчал, возвышаясь во мраке надо мной.

— Вы всего лишь девочка, миледи. Наверное и впрямь не стоило мне приезжать. Лучше уж было обратиться к герефе Эдгару, но он сейчас уехал на каменоломни в Нортгемптоншир и вернется не ранее Рождества. Только… Никто не знает, что случится за это время.

В его голосе была печаль, а мне даже стало стыдно. Чтож, постараюсь как-то разобраться во всем. И я сказала Утрэду, что нам надо поспешить, чтобы я успела в монастырь к рассвету.

Утрэд сразу воодушевился.

— Конечно, миледи, мы успеем. Не зря я одолжил пони у отца Мартина. Наш священник хоть и божий человек, но и его возмутило преступление Уло.

И солдат помог мне взобраться в седло.

* * *

За час мы с Утрэдом проделали около семи миль.

Неутомимый сакс все это время бежал, держась за повод лошади, да еще и подшучивал, как я. словно куль с мукой, подпрыгиваю в седле. Мол, так недолго и спину ободрать лохматой лошаденке священника, а отец Мартин за такое может и по уху свистнуть. Ну и юмор же был у этого сакса. И тем не менее, я даже порой улыбалась его грубым шуткам.

Наконец впереди замаячил силуэт церкви Святого Дунстана — длинное бревенчатое строение и почерневшей тростниковой крышей, похожей на меховую шапку. Над ней возвышалась башенка колокольни, столь древняя и ветхая, что на нее было опасно подниматься. Со всей округи из фэнов сюда сходились по запутанным тропам жители болот. Были они дики, немногословны и себе на уме, так что сколько бы отец Мартин не бился, не мог собрать с них пожертвования на ремонт церкви.

Когда мы подъехали, священник сразу поспешил нам навстречу. В руке он держал зажженный факел.

— Этот разбойник все же уговорил тебя, Гита, вмешаться?

Говоря это он поцеловал меня в лоб и благословил двумя перстами. Отец Мартин давно нес здесь службу, я помнила его еще когда была ребенком, видела, что он почти не изменился за эти годы. Такой же рослый, крепкий, в темной одежде на которую спадала его длинная соломенного цвета борода.

Я слышала, как он вычитывал Утрэду.

— Гита ведь еще совсем дитя. Вы должны были сами проучить этого прохвоста Уло, а не вмешивать девочку.

Я молчала. Чтож, возможно мои саксы и впрямь не должны были обращаться ко мне. Но как-то само собой вышло, что я всегда проявляла слишком много воли, всегда вмешивалась в их жизнь, даже живя осторонь. И они давно считали меня госпожой — я сама так сделала. По старым саксонским законам женщина могла быть хозяйкой своих владений, а по новым, нормандским, — нет. Я могла только передать наследство мужу или опекуну, который будет править и защищать землю. Но моим опекуном был Ансельм, а от него мои саксы не видели ничего хорошего, и по старинке искали поддержку у госпожи.

Я видела, как Утрэд стал готовить лодку. Ведь дальше начинался край фэнов и путь наш предстоял по воде.

— Отвяжись, поп, — наконец огрызнулся он на священника. — Ты только задерживаешь нас, а леди Гите надо успеть вернуться в обитель еще затемно.

Все еще ворча, священник помог мне сесть в небольшую плоскодонку и оттолкнул ее от берега. Утрэд зажег факел и, прикрепив его на носу плоскодонки, стал править, опираясь на шест. Мы поплыли в тумане, в отраженных в воде мутных отблесках факельного света.

Фэны обширны и мелководны. На небольших возвышенностях среди тростника и мхов растут березы и ольха, корежится кривой ельник. Редкие деревеньки и хутора расположены на островках и дома там стоят на сваях. Через пустоши фэнов ведут старые тропы и гати, известные только местным жителям. Но есть и хорошие дороги, постоянно ремонтируемые дамбы, за которыми нужен постоянный уход, так как они являются кратчайшим проездом на запад. Есть в фэнах трясины — зеленые, как изумруд, они тихо поджидают неосторожных путников и говорят всадник с конем может исчезнуть в них, как ложка в каше. Но такие места всегда как-то обозначены, а в основном пустоши фэнов представляют собой открытые заливные луга, где по весне гнездится много птиц, а травы такие сочные, что являют собой прекрасные пастбища и жители фэнов в основном занимаются разведением скота, преимущественно овцеводством.

Мы с Утрэдом плыли по одному из многочисленных ручьев, тихие воды которого, казалось, никуда не текли. То слева, то справа от нас из тумана появлялись заросли нависших над водой кустарников, хлюпала вода. Я ужасно замерзла, сидела в лодке, поджав под себя ноги, до самого носа закутавшись в плащ солдата. Утрэд в тумане казался словно бы нереальным: такой длинный темный силуэт, отталкивающийся шестом, раскачиваясь при этом, точно птица на ветке. Мы оба молчали. И постепенно мне в голову стали лезть всякие страхи. Люди рассказывали, что здесь, среди тростника и осоки, водятся призраки тех, кого затянуло в трясины. Порой мне казалось, что я вижу в тумане их глаза — блуждающие болотные огни. Мне стало не по себе и, когда недалеко что-то булькнуло и шлепнулось в воду, я испуганно вскрикнула.

— Это просто выдра, — пояснил Утрэд.

Приятно было слышать в этой тишине человеческий голос и я попросила солдата поговорить со мной. Ох, лучше бы я этого не делала! Ибо Утрэд стал рассказывать мне о всяких болотных тварях, о змеях с головами утопленников, о болотных кикиморах, огромных страшных женщинах с зелеными зубами и покрытыми волосами длинными руками, которые высовываются из вод и переворачивают лодки.

Я рассердилась, стала кричать на него. Но он только рассмеялся, сказав, что теперь я хоть очнулась, стала похожей на себя.

По расширившемуся руслу ручья можно было догадаться, что в него вливаются все новые и новые потоки. Я стала даже узнавать местность, да и туман немного рассеялся, а в вышине небо взблескивало звездами, точно невод серебреной рыбкой.

И вдруг я увидела ее — знаменитую кремневую башню Хэрварда, Тауэр-Вейк, мой дом! Она величавой громадой плыла среди тумана, стелившегося над гладким озером со всех сторон окружавшим остров на котором и была воздвигнута башня. Ручей тихо влился в него, здесь было глубоко, и Утрэд, отложив шест, взялся за весла. Мы проплыли вдоль берега и я ахнула. Ранее здесь было большое селение, стояли под тростниковыми кровлями хижины арендаторов, слышался лай собак, скрип мельничьего колеса. Теперь же сквозь завитки тумана я видела только обгорелые столбы, остовы очагов, пепелище на месте мельницы. И тишина, неприятная мертвенная тишина. Только скрип уключин разносился над водой.

Мы проплыли вдоль длинной дамбы, единственного сухого прохода к острову с Тауэр-Вейк. И там, у стен черной башни я увидела огни, людей. Они стояли небольшой группой, размахивали факелами.

Не знаю, может оттого, что эти люди так любили меня, но в мои редкие визиты сюда, я чувствовала, что мой дом именно здесь. И сейчас они обступили меня, радостно приветствовали, пытались поцеловать руки. Они пережили беду, но были счастливы, словно одно мое присутствие могло решить все их проблемы. У меня даже слезы на глаза навернулись: я всегда так чутко ощущала доброту, участие, внимание. Но стоп, мне следовало взять себя в руки, помнить, что я их госпожа и мне надо многое сделать. Что? Да, что могла я, подопечная Ансельма, несовершеннолетняя девица семнадцати лет от роду?