Читать книгу "Кто в России не ворует. Криминальная история XVIII–XIX веков - Александр Бушков"

– Карпушка, знаешь, где меха Миничера?

Давний, не раз проверенный на деле агент на сей раз повел себя предельно странно, совершенно вразрез с той самой сложившейся традицией: не сказал ни «да», ни «нет», просто-напросто стал откровенно смеяться, прикрывая рот ладошкой. Не на шутку заинтригованный квартальный, видя такое дело, решил тоже отступить от традиций и принялся налегать:

– Что хохочешь? Если знаешь, говори!

– Знаю, ваше благородие, да сказать не смею, – уже смеясь в голос, ответствовал Карпушка.

Квартальный настаивал. И в конце концов услышал вещь поразительную: все меха – в доме пристава такой-то части X. (полной фамилии этого субъекта доступные мне источники не приводили. – А. Б.).

Квартальный тяжко задумался. Ситуация создалась щекотливейшая. С одной стороны, пристав X., как говорится, свой брат, старый служака, да и выше по положению квартального. С другой же… В петербургской полиции уже давно ползают нехорошие слухи о грязных делишках X., далеко выходящих за рамки тех самых неписаных правил. Никто ничего не знает толком, но слухи ходят долго и упорно. Наконец, Карпушка всегда давал точную информацию. Кража на сто тысяч… Начальство наседает.

К чести квартального, он в конце концов отправился к уже известному нам полицмейстеру Огареву (считавшемуся среди своих, по полицейским меркам, человеком честным) и все ему выложил. Неизвестно, как рассуждал Огарев, – вероятнее всего, так же, как недавно квартальный. Но к обер-полицмейстеру он пошел очень быстро.

Обер-полицмейстер велел ехать на обыск. И действительно, все миничеровские меха, до единой шкурки, оказались в доме пристава. Мало того, среди прочего обнаружилась крайне любопытная вещичка: массивный, немало весивший, литой из золота бычок с глазами-бриллиантами (чуть позже ювелиры оценили его в несколько сотен тысяч рублей). Сначала на эту диковинку просто таращились со вполне понятным любопытством, потом кто-то смекалистый вспомнил не такую уж давнюю, говоря современным языком, ориентировку…

Вот уже несколько месяцев с подачи французского посольства московская полиция разыскивала мелкого африканского владетельного князька из африканской Дагомеи, именовавшейся тогда Королевство Дагоме. Полностью колонией Франции оно стало лишь лет двадцать спустя, но французы уже успели подсунуть тамошнему королю парочку кабальных договоров, оттяпать все морское побережье страны и, уже считая Дагоме своей вотчиной, взяли на себя и ее иностранные дела.

Известно было, что князек (или принц) любопытства ради решил проехаться по Европе со своим секретарем, но год назад самым загадочным образом оба пропали без вести в Москве, словно растворились в воздухе. Дагоме, конечно, не бог весть какая великая держава, но все же случившееся вполне подпадало под понятие «международного скандала», и официальный Петербург рвал и метал. Полиция с ног сбилась, но дагомейцев отыскать не могла, хоть тресни…

Так вот, от тех же французов было достоверно известно, что принц всегда носит при себе золотого бычка с глазами-бриллиантами. То ли это его талисман, то ли даже божество, которому он языческим образом поклоняется.

А бычок-то – вот он! «Подарили, – угрюмо бурчал пристав X. – А кто, и не припомню, купец какой-то…»

Полиция взялась за работу со всем рвением – коли уж имелся верный след. Вскоре выяснилось: действительно, год назад в одной из московских гостиниц остановились два иностранца. Когда на другой день один ушел прогуляться по городу, второй забрал с собой весь их багаж и скрылся в неизвестном направлении. Вернувшийся стал, как говорится, «качать права», как любой на его месте, да вот беда – никто не понимал языка, на котором он изъясняется, а он – ни одного, на котором с ним пытались общаться.

Послали за полицией. Приехал не кто иной, как пристав X., произвел в номере обыск и, не обнаружив у иностранца никаких документов, приказал отправить его в тюрьму – как бродягу, до выяснения личности (а бычка, как теперь было совершенно ясно, без церемоний опустил себе в карман).

Дальше было совсем просто. Кинулись по тюрьмам, и в одной из камер обнаружили дагомейского принца, все еще сидевшего, как беспаспортный бродяга, впредь до выяснения личности – а не попадись пристав на краже, принц мог там и просидеть, пока рак на горе свистнет…

(Мне почему-то хочется верить, что квартального в награду перевели в «лучшую» часть – заслужил, право слово…)

Немного о методах тогдашнего следствия. Как ни прискорбно это будет услышать иным правозащитникам, но начиналось оно с того, что подследственного били. Без особого ожесточения, впрочем, так, типично по-русски: раз-два по морде, пару раз по ребрам… (Разумеется, «благородных» наподобие «червонных валетов» и уж тем более юных аферисток вроде очаровательной Оленьки это не касалось.)

Самое интересное, что в основе лежали не «полицейские зверства» и не неспособность следователей добиться показаний иначе как кулаками. Кто-то может не поверить, но речь шла об очередной давней неписаной традиции, этаком ритуале, признанном обеими сторонами.

Тем, кто «залезал в личность», уголовный народец как раз доверял. А вот тех, кто не бил, давя исключительно на словесные подвохи и психологию (как Порфирий Прокопьевич у Достоевского), наоборот, боялись как огня, ожидая от таких либо какого-то особенного коварства, либо незатейливых тогдашних пыток (либо кормили селедками, а потом не давали пить, либо сажали в кишевшую клопами одиночку). Попав к небившему, всякий мазурик старался любыми силами от этакого следователя отделаться и попасть к «правильному» – такой хоть и даст по зубам пару раз, но поговорит «по-человечески», без психологических подвохов. Способ «выломиться» от «неправильного» следака был давно отработан: вор-мазурик требовал позвать «добросовестного» и нахально заявлял, что совершил преступление… по «подговору» самого следователя либо при его купленном за деньги попустительстве. Вообще, с его ведома. «Добросовестный», несмотря на всю абсурдность этих обвинений, обязан был их тщательно протоколировать. Следователь, естественно, был рад-радешенек отделаться от столь вредного «клиента».

Я сильно подозреваю, что при этакой практике даже те следователи, что рукоприкладством брезговали, в конце концов начинали бить по зубам – ну, или в крайнем случае, если душа очень уж не лежала, звали городовых, которые всегда под рукой…

И еще один интересный факт из уголовного быта того времени. Были воры, сделавшие своей специализацией… охоту на воров. Такой охотничек имел нескольких «подопечных», за которыми тщательно наблюдал, хорошо знал, когда тот или иной «пойдет на дело», – и, дождавшись где-нибудь за углом его возвращения, ласковым словом и демонстрацией торчавшего из рукава кистенька уговаривал поделиться половиной добычи. Разумеется, для промышлявшего такой «охотой» необходимы были недюжинная физическая сила, ловкость и проворство: как-никак имел дело не с мелкой шпаной, а с людьми серьезными и тоже кистеньки имевшими… Так что кончалось по-разному…

Еще о неписаных традициях. В те времена выслеженные сыщиками преступники, за редчайшими исключениями, сопротивления при аресте не оказывали и бежать не пытались. Еще одно неписаное правило игры. Современник вспоминает характерную сцену, ставшую известной «всей Москве». В трактире сидел и преспокойно пил чай Александр Щелканов, разбойник и крупный вор, один из тогдашних «авторитетов». В трактир вошел даже не квартальный, а обычный полицейский унтер, подошел к столику и вежливо сообщил Щелканову: