Читать книгу "Истинные приключения французских мушкетеров в Речи Посполитой - Виктор Авдеенко"

В это время появились дворец Корнякта и дворец Бандинелли, Венецианская каменица, легендарная Черная каменица, которая изначально вовсе не была черной, а потемнела от времени, от того и получившая дошедшее до наших дней название. Одним из шедевров львовского ренессанса стала воздвигнутая в то время православная Успенская церковь.

Это было время таких мастеров, как Петр Красовский, Петр Барбон, и Павел Римлянин.

В первой половине XVII века на месте деревянного предшественника возводился костел бернардинцев в традициях, как итальянского, так и северного возрождения. Более поздние пристройки, появившиеся уже в следующем столетии, носили черты барокко. А первым зданием Львова в стиле барокко стал костел иезуитов, строившийся с 1610 по 1630 год.

Прежде чем распрощаться с величественной стариной и вернуться во время гетмана Богдана Хмельницкого, пришедшего со своим войском под стены Львова, где мы и оставили наших героев, снова прибегнем к свидетельствам летописцев, составившим свои описания всего за несколько десятилетий до драматической осады города, предположив, что за это время мало что изменилось в его облике.

«Рынок служит, как для дел общественных, где решаются административные вопросы и споры, так и для купеческих, где выставляются на продажу все необходимые товары, — писал львовский мещанин и будущий бургомистр Альнпек. — Он представляет собой большую квадратную площадь, окруженную прекрасными высокими каменными домами, в восточной стороне рынка высится изысканный дом архиепископа».

По утверждению купца Грюневега, Львов — «красивый каменный город, на всех улицах много каменных домов, украшенных резьбой и росписью. Однако все дома покрыты только гонтом. Лучшая застройка — на рынке и Армянской улице… Вокруг рынка перед домами идет тротуар, гладко выложенный тесаным камнем. Он такой широкий, что могут пройти четыре человека одновременно или две пары навстречу друг другу. С Рынка ведут ступеньки под этим тротуаром в погреба домов. Над дверьми погребов образуется как бы выступ, с которого видно весь рынок. Если хочешь посидеть, найдешь во многих местах, на этом выступе и перед домами встроенные лавочки. Тротуар на несколько ступенек поднят, и это не пускает туда возы и коней».

Можно находить все новые поводы для восторгов от всевозможных достоинств прекрасного Львова, но мы и так уж сильно отклонились от магистрального пути нашего повествования, а потому поспешим перенестись обратно через крепостные стены города в предместья, где расположились козаки с татарами и четырьмя французскими мушкетерами, которых судьба закинула так далеко от их родины.

Глава одиннадцатая. Осада

Сделав по Львову несколько неприцельных выстрелов из пушек, так сказать, для острастки, Хмельницкий приказал взять город в плотное кольцо. Чтобы не падал боевой дух и не страдала дисциплина, что обычно происходит в войске из-за безделья, гетман дал команду полковникам проводить время от времени внезапные, но короткие атаки на городские укрепления.

Кривонос же со своими козаками отправился на покорение Высокого замка, и ему это удалось сделать — впервые за всю историю цитадели. С горы Львов был виден, как на ладони. И козаки из своих пушек могли оттуда «кур стрелять на рынке», как метко заметил один из участников тех событий.

Но пушки молчали. А когда молчат пушки, по идее, должны говорить музы. Если выбирать из известных нам муз, то остановиться, следует, пожалуй, на Каллиопе, ибо Хмельницкий отправил в город письмо, в котором в эпической форме описал заслуги козаков в деле защиты границ государства и обеспечения безопасности торговых путей (это последнее особенно важно было для Львова, жившего торговлей). И за все эти благодеяния, говорилось в письме гетмана, козаки терпят лишь лишения и унижения. А от этого — большая обида, требующая искупления. Поэтому там же, в письме, поставил Хмельницкий жителям Львова ультиматум — выплатить 200 тысяч злотых, а иначе — ждет город участь ужасная.

В надежде, что штурма удастся избежать, горожане, посоветовавшись, отправили парламентера — ксендза Мокрского, который был в свое время у Хмельницкого иезуитским наставником. Хмельницкий принял ксендза с большим почтением, рассказывают даже, что гетман кинулся в ноги своему бывшему учителю и горячо благодарил его за былую опеку и науку.

Но от выкупа город это не спасло. Для обсуждения условий контрибуции Львов делегировал своих послов, и начались долгие переговоры, на которых каждая из сторон пыталась выторговать себе более выгодные условия.

Тем временем, татары ограбили обоз какого-то незадачливого купца, который, не ведая об осаде Львова, или не придав этому известию должного внимания — ведь плохие новости как блохи скачут по округе во все времена — привычно вез свой заморский товар в город. На радостях — а упомянутому коммерсанту на горе — в лагере устроили пир. Вверх взметнулись тысячи огней от костров, палили пушки, но, к счастью, не по городу, а в поле. Захваченное в обозе вино лилось рекой.

Мушкетерам также перепали кое-какие трофеи, в связи с чем они устроили праздничный ужин, расположившись в лагере особняком. Когда Атос, Портос и Арамис находились в польской армии, они редко участвовали в офицерских пирушках, делая исключения лишь для обедов князя Конецпольского, да и то, из уважения к хозяину. Сейчас, в лагере Хмельницкого, уже вместе с присоединившимся к ним д’Артаньяном, они поступали аналогичным образом. Такое их поведение не было продиктовано спесью или высокомерием, просто французы не вполне чувствовали себя комфортно в непривычной для себя обстановке. И, хотя Атос и, в меньшей степени, Арамис, кое-что могли сказать по-польски, что первый из них с блеском продемонстрировал во время побега из замка Александра Конецпольского, этих знаний не хватало для полноценной беседы, которую французы, как известно, считают отдельным видом искусства.

А еще одним из сугубо французских искусств, безусловно, является гастрономия. Именно ее музе посвятили наши герои тот памятный вечер. Ошалевшие от неожиданного изобилия, обрушившегося на них впервые за долгие месяцы суровой походной жизни, они ударились в воспоминания о былых застольях.

— Да, как в старые добрые времена! — с восторгом ревел Портос, поедая колбасу и прихлебывая вино.

— Бьюсь об заклад, дорогой Исаак, вы бы сейчас были не против оказаться на обеде в замке князя Александра Конецпольского! — улыбаясь, сказал Арамис, с нежностью глядя на друга.

Тот лишь утвердительно закивал, так как рот его был заполнен едой.

— Не думаю, что нам еще когда-нибудь придется там побывать, — молвил Атос с сожалением глядя на мушкетера-великана.

Портос горько хмыкнул и налил себе еще вина. Остальные французы последовали его примеру.

Некоторое время мушкетеры молчали, смакуя напиток, который, похоже, пришелся им по душе.

— Черт возьми, Арамис, что вы скажите по поводу этого вина? — пропыхтел Портос, осушая очередную кружку.

— Лично я нахожу его очень недурным, — меланхолично ответил Арамис, который, в отличие от своего могучего друга, неспешно попивал рубиновый нектар. — Оно греческое, не так ли? — обратился он с вопросом ко всей компании.