Читать книгу "Визитная карточка хищницы [= Без пяти минут адвокат ] - Наталья Борохова"

– Где мама? – спросила Елизавета, кидая на стул шубку.

– У себя. Где же ей еще быть? А что случилось-то? – испуганно спросила Софья Илларионовна.

Лиза открыла дверь в родительскую спальню. В комнате царил полумрак. Тяжелые портьеры с массивными кистями были задернуты. На ночном столике отбрасывал оранжевый круг абажур. В его мягком свете мерцали старинные канделябры, рамочки семейных фотографий на комоде. Мерно отсчитывали время антикварные напольные часы. Мать лежала на разобранной кровати, бесцельно перебирая бахрому на покрывале.

– Мама!

– Что, доченька? – Она нехотя вернулась из своих дум к реальности.

– Как ты себя чувствуешь?

– Как обычно. Не плохо и не хорошо, – бесцветным голосом произнесла она.

– Так больше не может продолжаться, мама!

– Что ты имеешь в виду, милая?

Елизавета подошла к окну и раздвинула портьеры. Острый луч фонаря, расчертив комнату, бросил отсвет на стену. Это придало комнате реальности. Не удовлетворившись эффектом, Лиза включила верхний свет, оба выключателя. Двенадцатирожковая люстра весело вспыхнула, озарив сумасшедшим светом мрачную комнату.

– Кончился траур. Все! – Елизавета решительно задула свечу перед портретом отца.

Мать окаменела лишь на мгновение.

– Как ты смеешь! Это ведь твой отец!

– Да, я смею! – зазвенел непривычно громкий голос, гулко отдаваясь в мертвой тишине квартиры. – Смею, потому что ты – моя мать! Потому что там мой брат! Потому что мы живы и умирать в ближайшее время не собираемся!

– Лизонька! Это жестоко, – осмелилась вмешаться няня.

– Жестоко? – Тонкая бровь Елизаветы круто изогнулась. – Жестоко наблюдать, как моя мать заживо хоронит себя! Мама, очнись. – Она внезапно смягчилась. – Жизнь идет вперед. Даже без папы!

Мать всхлипывала на плече няни. Та, оторопев от такого натиска своей воспитанницы, не знала, что и сказать.

– Мама, дорогая! Тебе надо жить дальше. И мне неприятно это говорить, но надо подумать о работе…

– О работе?! – хором воскликнули мать и нянька.

Елизавета с удовлетворением отметила, что ее предложение возмутило общее спокойствие, словно всколыхнуло неподвижную тину стоячего болота.

– Вот именно. Вы разве забыли наш недавний разговор, няня? Так я вам напоминаю. Мы скоро по миру пойдем с протянутой рукой. Ты этого хочешь, мама? Пора взять себя в руки и поглядеть правде в глаза. Папы больше нет! Нет его! И больше никогда не будет!

«Я ли это говорю? – изумилась Елизавета. – Эти слова висели надо мной как дамоклов меч. Я не смела их произнести вслух. Словно это могло что-нибудь изменить. А сейчас меня как будто что-то отпустило. Я говорю, и мне не страшно».

– Папы нет, – повторила она, пробуя на вкус горечь сказанного. – Нам не на кого надеяться. Возможно, придется распродавать имущество, чтобы продержаться на плаву. Кроме того, вот уже несколько месяцев как мы ничего не платим Софье Илларионовне. Спасибо, что она нас не бросила!

– И не брошу!

– В общем, так, мама. Я даю тебе время что-то сообразить насчет работы. А пока займись Денисом. Он совсем от рук отбился. Мотается по подъездам, курит.

За дверью метнулась тень. Денис поспешил убраться к себе.

– Ах он проказник! Я ему уши-то пообрываю! – задохнулась от гнева няня.

– Вот-вот, займитесь этим. А на кладбище и в церковь мы с тобой вместе сходим, мама! Но не ранее чем через две недели. К празднику поближе.

– Все-таки ты неправа, дочка, – вздохнула мать. – И выключи, будь добра, эту чертову люстру. Глаза режет, спасу нет.

– Первые разумные слова, которые я слышу! – усмехнулась Елизавета.

Роман Плешков, зять покойного Георгия Громова, а ныне потерпевший по громкому уголовному делу Александра Суворова, в этот вечер вовсе не торопился домой. Он не спешил покидать спортивный клуб. Но, потея на беговой дорожке, Роман меньше всего задумывался о своей физической форме. Он думал о том неотвратимо приближающемся дне, когда ему опять придется встретиться с этими людьми лицом к лицу. Пусть это произойдет в зале областного суда, в присутствии полусотни свидетелей, но легче ему от этого наверняка не будет…

В тот февральский вечер Роман дожидался Громова около подъезда. Похлопывая озябшими руками, он с нетерпением ждал, когда его машина прогреется. На улице было чертовски неуютно, но душу Плешкова согревали приятные сердцу думы. И дело, пожалуй, было даже не в той смазливой молодке, являющейся ему законной женой, верной и заботливой, поджидающей своего мужа с кастрюлей украинского борща и пампушками. Было просто замечательно, что у этакой красавицы и умелицы имелся, помимо всех иных достоинств, колоритный папаша, директор крупнейшего на Урале ликероводочного комбината. С таким тестем можно было занять достойное место под солнцем. И пусть пока он, Роман Плешков, карьерных высот не достиг, но выигрышный лотерейный билетик судьба ему в карман уже подложила. Так что вилла в Ницце, как ему казалось тогда, это только вопрос времени. Он уже кожей чувствовал теплое дыхание южной ночи…

Из подъезда вышел Громов и, неловко держа в одной руке пакет с апельсинами, в другой – черный «дипломат», направился к автомобилю зятя. В это же мгновение быстрые темные тени выскользнули из-за трансформаторной будки. Апельсины яркими рыжими пятнами рассыпались по свежему снегу. Георгий Иванович, растерянно наблюдая за приближающимися темными фигурами, почти инстинктивно прижал «дипломат» к груди. В руках у нападающего мелькнуло что-то длинное, и страшной силы удар пришелся по левому плечу. Громов хотел бежать, но другой удар, уже по голове, осветил все вокруг яркой слепящей вспышкой. Погружаясь в пучину боли, Громов не выпускал из рук «дипломата» как свое последнее спасение, пытаясь защититься от безжалостных ударов своего палача.

Роман, увидев происходящее, пытался дать газу, но треклятая машина заглохла. Выскользнуть незамеченным ему не удалось. На полпути к подъезду его сбили с ног, и какой-то долговязый начал избивать его металлическим прутом. Сладковатая влага заполнила рот и алым ручейком вытекала на снег, закрывая мир непроницаемой розовой пеленой. Как из потустороннего мира, раздались вдруг визг тормозов и человеческий вопль: «Надо утекать! Садитесь в машину». Наконец все стихло, и воцарилась тишина.

Ему повезло. Он остался жив. Но демоны того рокового вечера навестили его вновь…

Роман прикрыл глаза и словно наяву увидел фигуры, бесшумно скользящие по больничному коридору. Возле поста медсестры они затаились. Была глубокая ночь, и девушка в белом халате мирно дремала, облокотившись на стол. Черные пряди волос, выбиваясь из-под белой накрахмаленной шапочки, непослушной волной падали на юное лицо. Слабый свет ночника отбрасывал золотистый полукруг на плиточный пол, слегка бликовал на покрытых масляной краской стенах. Несколькими шагами дальше сумрак сгущался, окутывал непроницаемой черной стеной окружающие предметы. Для бесшумных теней темнота казалась спасением, нырнув в нее, они полностью растворились, стали почти неразличимы. Вот наконец и дверь в конце коридора. Небольшая палата рассчитана на одного больного. Бархатный ворс напольного покрытия заглушает осторожные шаги. Яркая полная луна, с трудом пробиваясь через тяжелые занавеси, бросает мертвенный отсвет на лицо спящего человека. Черные тени нерешительно останавливаются в метре от кровати. Некоторое время они прислушиваются к ровному дыханию больного. Но вот чья-то массивная фигура склоняется над ним. Цепкие, как паучьи лапы, черные пальцы тянутся к беззащитной шее. Роман открывает глаза, зрачки его расширяются от ужаса. Он хочет позвать на помощь, но уже слишком поздно. Черты безликой тени кажутся странно знакомыми. Больной верит, что стоит узнать нападавшего, назвать его по имени, и он растворится во мраке, не причинив вреда. Но мощные руки невидимки уже обхватывают горло, вытесняя дыхание. Гаснущее сознание пытается отыскать лицо призрака, спрятанное в ночной мгле. И вот лунный свет приходит на помощь… Увы, поздно. Он бьется в предсмертной агонии. Из мрака выплывает далекий голос: