Читать книгу "Новенький - Уильям Сатклифф"

Чуть ли не первое, что я увидел на пути от автобусной остановки, был мистер Дэвис, завкафедрой дизайна и технологий (они же металлообработка). Красный от злости, он стоял перед треснувшим окном с теннисным мячом в руке и читал нотацию прыщавым тринадцатилеткам. Его любимую речь насчет «кем вы себя воображаете, так нельзя, вы должны быть creme de la creme». Oт этого зрелища на меня вновь давящей волной обрушились все школьные кризисы самоидентификации.

Двое были азиаты, а третий белый. Мне было ясно, что вся мутотень про «кем вы себя воображаете» адресовалась азиатам, а про creme de la creme – преимущественно белому. Когда мистер Дэвис принялся царапать их имена в записке дежурному преподу, возникли немалые сложности.

– Памтчто?

– Патманатан. Хари Патманатан.

– Патчто?

– Хари Патманатан. Хари – сокращение от Харихаран.

– Произнеси по слогам.

– ПАТ-МА-НА-ТАН.

– ПА-что?

– ПАТ-МА-НА-ТАН.

– МА-что?

– ХА-РИ-ХА-РАН ПАТ-МА-НА-ТАН.

– Так. Плохи твои дела. Я выясню твое настоящее имя у классного руководителя. В каком ты классе?

– Во втором, сэр. Это мое настоящее имя. Можете проверить.

– Закрой рот, Пат-мат... понял? Закрой рот... Теперь ты. Имя?

– Шах. Ангус Шах.

– ВОТ ЧТО! Я не в настроении и дальше шутить. Вы оба получаете по два дня после уроков. То есть вы трое. По два дня каждый... Ты – Шах – тоже из второго?

– Да, сэр.

– И если твое имя – не Ангус, будешь сидеть после уроков три дня... Так. Теперь ты. Имя и класс.

– Бен Хьершфельд, второй.

Мистер Дэвис попытался записать, но у него явно не получалось.

– С мягким знаком, сэр. Между «л» и «д» – тоже мягкий знак, а «т» на конце нет.

– Заткнись, Херстфилд, а то хуже будет.

– Хьершфельд, сэр.

– Так. Я поговорю с вашим классным руководителем. Вам всем... ммм... будет плохо.

Бедняга мистер Дэвис. На него, должно быть, первый день после лета (кремовые оттенки соломенные крыши, бутерброды с огурцом, вокруг кишмя кишат викарии) произвел весьма угнетающее впечатление. Я прошел мимо, почти задев его и махнув ему в лицо гигантским крючковатым носом.

Самая потрясающая новость первого дня была такая: Брайан Кут, самый жирный, самый непопулярный парень в школе, стал фиолетовым. Случилось это так: однажды в каникулы он решил, что скудость его любовной жизни объясняется не уродством, непопулярностью или ожирением, но цветом волос. С помощью осведомленного приятеля он выбрал черную несмываемую краску и втер ее в волосы. Высушившись и причесавшись, радуясь, какими черными стали волосы, он позвонил приятелю и спросил, надо ли краситься каждый раз, когда моешь голову.

– Да, – отвечал приятель, ухватившись за возможность обеспечить Брайану несколько месяцев позора и безнадежной нелепости. В конце концов, не так уж часто представляется шанс превратить приятеля в объект ежедневного осмеяния для тысячи подростков, и упускать такой случай просто стыдно.

Еще раз помыв голову, жирный, уродливый и непопулярный стал жирным, уродливым, непопулярным объектом всеобщего веселья с темно-фиолетовыми волосами.

Несколько недель ему будут загораживать проход в коридорах, тыкать в волосы пальцами и смеяться в лицо.

У Брайана, полагаю, был невеселый семестр. Все знали, что несколько месяцев назад у него умерла мать, но поскольку и до этого его особо никто не любил, смерть матери никому не показалась достаточно убедительной причиной что-либо менять. Кроме того, думаю, мы предчувствовали: будет очень неловко, если внезапно все станут хорошо к нему относиться, – сразу ясно, почему мы так делаем, и это напомнит ему о смерти матери. Гораздо лучше, чтобы все шло как раньше, – тогда всем просто будет легче забыть о том, что случилось.

Меня особенно впечатлил приятель, который учинил этот трюк, – не может быть, чтобы это входило в его намерения с самого начала. На самом деле, когда Брайан ему позвонил, приятель и не знал, что его сейчас об этом спросят. Всего за пару секунд ему нужно было придумать шутку, оценить последствия, решить, что шутка важнее дружбы, и сказать «да». Восхитительный авантюризм, честное слово.

Подобный инициативный подход к жестокости был у нас в школе особенно популярен. Всегда приходилось быть начеку, чтобы не проворонить удачный способ как-нибудь необычно или удивительно усложнить другу жизнь. Вообще-то не обязательно находчиво или необычно, поскольку сделать другого несчастным – само по себе забавно.

Неувядающий хит – трюк с кодовым замком. После того как классный руководитель отдавал распоряжение насчет сумок с твердыми стенками, чтобы не портились учебники, наступала фаза, когда самые богатые, молодые или пугливые мальчики (идеальные жертвы) все поголовно покупали себе дипломаты, а в большинстве дипломатов имеются кодовые замки. Энтузиазм, с которым многие богатые, молодые или пугливые мальчики мчались на перемену, мешал им спрятать на замке код, так что несколько дипломатов на полке с сумками открывались на раз. Потом просто берешь, меняешь комбинацию цифр, закрываешь дипломат, путаешь цифры и уходишь. Именно свою жертву после этого редко удается увидеть, однако часто встречаются мальчики с покрасневшими глазами, сражающиеся с закрытыми дипломатами, – зрелище, способное согреть душу любому.

Этот подход к жестокости наудачу меня никогда особо не привлекал. Я всегда предпочитал личный контакт, и у меня были прекрасные отношения с Филипом Теккереем – жирным, безобразным, напыщенным хамом.

Филип Теккерей всегда носил безвкусные часы и дорогую одежду, которая на его бесформенном теле смотрелась нелепо. Было ясно, что он из сексуальной, наглой, честолюбивой семейки, в которой сам он появился необъяснимо, будто тролль. Поэтому на конкурсе озабоченных своим телом школьных параноиков он занимал первое место и был идеальным кандидатом для психологических пыток.

У него были жидкие непослушные волосы, которые ни за что не ложились на пробор, так что ему приходилось начесывать их вперед. Этой прическе вечно угрожал один особо упрямый клок, который Филип каждое утро мочил водой. Так вот, при каждом столкновении с ним всего-то надо было разок дернуть этот клок, и пожалуйста – сбоку появлялся дурацкий хохол, с которым он весь остаток дня ходил, как перекошенный Тинтин[26].

Каждое утро я ждал этого момента. «Привет, Филип», – дерг за клок – Филип звереет и готов меня убить.

Это редкое и восхитительное удовольствие – доводить кого-то до исступления одним легким движением. К началу старшего шестого я, правда, перерос эту шутку. Кроме того, Филип додумался использовать гель для волос, так что трюк больше не работал.