Читать книгу "Гость внутри - Алексей Гравицкий"

Я мог ходить когда угодно и где угодно. Пить что угодно. Не есть. Не спать. Смерть позабыла о моем существовании.

Умереть означало освободиться. Где-то там, за гранью моей физической оболочки, находилась свобода во всех направлениях. Бесконечная и бескрайняя свобода. Нет ни ада, ни рая. Только свобода. Та самая, что определяется возможностью удовлетворять сиюминутные желания.

Если о тебе позабыли – напомни.

Это был естественный для всех финал.

И для меня, и для тех, окружающих людей. Только они ничего не понимали.

Когда я прыгнул в небо, пытаясь хотя бы на мгновение приблизиться к белоснежным облакам, те, что столпились вокруг моего раздробленного тела внизу, думали, что я сделал это от безысходности, от боли. Нет. Я всего лишь хотел свободы.

Оказалось, что ее не существует.

12

Алексей Беляев. 27 лет. Воспоминания

Как и зачем оказался у Московского вокзала, Леша вспомнить не мог совершенно. Было только ощущение, нет, даже воспоминание ощущения. Словно кто-то провел рукой по голове, не по волосам или черепной коробке, а по живому неприкрытому мозгу. Потом рука эта сжала пальцы, вцепляясь в проносящиеся по извилинам импульсы. Страшно, невыносимо. И нет никакой возможности к сопротивлению.

Леша почувствовал, что делает что-то, но при этом не самостоятельно, а подчиняясь чужой воле. Чья-то рука вертела им и его возможностями, способностями, о которых он сам мог и не догадываться. Им руководили. Это страшное слово, «руководить», вертелось в голове Беляева, склоняясь, раскладываясь на составные части, но не меняя своей обрекающей сути.

Тело то и дело пронизывало странной болью, что и не боль вовсе, а пропущенный через тело ток. Так мог бы ощущать себя человек, схватившийся рукой за оголенный высоковольтный провод, за те считаные мгновения, что остались ему до ослепительной смерти. Хотя черт его знает, что ощущает в этом случае человек.

Поток этого чего-то прокатился по телу так, словно Леша был проводником. Что-то входило неизвестно откуда и уходило дальше, неизвестно куда. Потом давление стало потихоньку ослабевать, не торопясь отпускать, словно разжималась гигантская рука. Очень, очень медленно. Защемило сердце, потемнело в глазах…

…Когда память вернулась, Леша понял, что сидит метрах в ста пятидесяти от того места, где его выключило. Он сидел на автобусной остановке, на лавочке, и в руке его был зажат мобильник.

– Алло, алло! Леха, отзовись! – неслось из динамика.

– Работают все телерадиостанции мира, – невпопад пробормотал Беляев в трубку.

– Ты чего не отвечаешь? – спросил с каким-то неясным облегчением безликий голос бесполого Саши.

– Чего-то мне поплохело неожиданно, – признался Леша, сил придумывать что-то не было. – Наверное, с ЛСД перебрал.

– Ты теперь еще и таблеточками балуешься?

– Давно уже, – пробормотал Алексей, не соображая еще толком, что говорит. – От них глюканы прикольные.

– От них подыхают быстро.

– Так я это… пару раз всего.

– Ты как себя ощущаешь? Ты где?

– У Московского вокзала. Паршиво. – Леша почувствовал, как снова начинает сжиматься сердце, мешая дышать.

– Жди, сейчас приеду за тобой.

«Чего ради? Откуда такая забота?» – хотел спросить Леша, но не успел. В трубке противно тренькнуло. Беляев поглядел на экранчик, где высветилось время разговора: 18 минут 49 секунд. Столько он не говорил – факт. Выходит, между тем, как он поднял трубку, и тем, как ответил Саше, прошло… Сколько же несчастное бесполое существо орало свое «Алло»?

К тому моменту, как у остановки притормозила Сашкина «девятка», Алексей потихоньку начал приходить в себя. Неожиданно Беляева бросило в другую крайность: тело налилось мощью, не силой или энергией, а именно мощью, которая в нем не умещалась, и от этого Леша чувствовал себя даже немного уставшим. Бесполый Саша распахнул дверь, кивнул:

– Садись!

Беляев сел на переднее сиденье справа от водителя, хлопнул дверью. Саша осклабилось, спросила вальяжно:

– Ты знаешь, что от тебя энергией прет за версту? За тобой шлейф тянется.

– Ты знаешь, что опять начинаешь бредить? – поинтересовался Леша.

– Это не бред.

– А что? В любом случае не могу ответить тебе взаимностью, ты выглядишь препаршиво. Кто тебя так умотал?

– То, что ты называешь бредом. Мы как-то говорили с тобой. Помнишь? Ты обещал мне, что я смогу пользоваться твоими способностями. Так вот я и…

– Как же, как же, – припомнил Леша. – Черная коробка. И ты все еще хочешь ее открыть.

Саша притормозила на светофоре. Голос прозвучал отрешенно:

– Ящик уже открыт.

– И что? – Беляев откровенно начал забавляться. – Оттуда кто-то вышел? Туда кто-то вошел? Где обещанный конец света?

– Туда никто не посмеет войти, – серьезно сказал Саша. – А если посмеет, то не сможет. И оттуда еще никто не вышел. Пока.

– Угу, – рассмеялся Леша. – Значит, ящик пуст.

– Не обязательно, – устало произнесло бесполое существо. – Я чувствую, что там кто-то есть, просто его сейчас нет.

– Это что-то новое.

– Это только снаружи ящик, а внутри… Представь себе огромный лабиринт. Куча входов и выходов, но все заперты. По лабиринту ходит некто, он ищет выход, он дергает двери, надеясь, что одна из них когда-нибудь откроется. Ящик лишь одна из дверей. Теперь он открыт, а некто теребит другие двери, но дойдет и до этой, которая нараспашку. Вот когда дойдет…

– Напился, папаша? Поди похмелись, и неча рассказывать байки, – пропел Беляев.

– Иди ты, – рассердилось Саша. Злость всколыхнулась в бесполом существе тоже бесполая. Не женская и не мужская.

– Ладно, – с видом глубочайшего раскаяния произнес Алексей. – Не дуйся. Кстати, а куда ты меня везешь?

– В клуб. Куда еще? Там Конрад, ему сейчас тоже не особо весело. Он хотел с тобой поговорить. Только поговорить. Только хотел, а поговорит, нет, не знаю.

Конрад их не дождался, Саша быстро куда-то уш-мыгнуло. А Беляев отвлекся, забыв про вокзал, приступ и про разговор тоже. Вспомнил позже, сильно позже. И даже осмыслил часть сказанного. Но только произошло это слишком поздно.

Глючить начало не сразу. Вообще говорят, что приход у каждого свой, от организма зависит. Леша сидел на диване и смотрел на раскачивающийся тюль. Огромные цветы на тюлевой занавеске под легким дыханием ветерка танцевали, складывались в причудливые пары, хороводы.

«Может быть, Чайковский писал «Вальс цветов», наглотавшись ЛСД и глядя на тюлевую занавеску? Сомнительно. Кажется, тогда этого не было, – думал Беляев, слушая звучащую в голове музыку. – Нет, это даже не Чайковский. Что-то свое, воздушное, как тюль, белоснежное и чудесное».