Читать книгу "Мой чужой дом - Люси Кларк"

– У него в лавке это и случилось. Мама вдруг рухнула на прилавок… Он решил, что у нее обморок, вызвал «скорую». Говорит, врачи приехали буквально через несколько минут, но… было поздно.

Перед глазами как наяву встает картина: холодильник со льдом, на льду поблескивают куски розового мяса; Элисон скользит по изогнутому стеклу прилавка; Джеймс в окровавленном фартуке в панике жмет телефонные кнопки; сквозь звенящую металлическую штору в лавку забегают парамедики…

По щекам Флинна текут слезы, исчезая в темной густой щетине.

– Надо организовывать похороны, – произносит он, все так же глядя на огонь.

– Мама когда-нибудь выражала пожелания на этот счет?

– Только чтобы ее похоронили рядом с папой.

– Да, конечно… – бормочу я.

– Я подожду Рею. Займемся приготовлениями, когда она прилетит.

Со старшей сестрой Реей у Флинна семь лет разницы, они не особо близки. Рея изучала археологию в Калифорнии, там же вышла замуж и уехала на родину мужа, в Миннесоту. Она мне всегда нравилась – вроде бы серьезная, прямолинейная, но тяга к приключениям у нее, как у Флинна.

– И когда она приезжает?

– Завтра.

– Ты уже всех оповестил? – спрашиваю я.

Флинн отрицательно мотает головой.

– Нет. До сих пор не могу поверить.

– Жаль, что в последнее время не созванивалась с твоей мамой, – с искренним огорчением говорю я.

– Не волнуйся, она знала, как ты к ней относишься.

Чудесная интеллигентная женщина, Элисон обожала Флинна, прекрасно осознавая, что жить с ним непросто. В наши отношения она не вмешивалась и никогда не высказывала мнения до тех пор, пока ее не спрашивали, однако я постоянно ощущала ее молчаливую поддержку. Не реже раза в месяц мы навещали ее в Труро. По такому случаю Элисон наготавливала гору еды по журнальным рецептам, уверяя, что ничуть не утомилась. После обеда Флинн мыл посуду, а мы с Элисон, усевшись в плетеные кресла в оранжерее, беседовали о книгах. Все зарубежные издания моего романа хранились в ее гостиной на видном месте.

В печи, выпуская сноп крохотных искр, раскалывается полено.

– Конечно, между нами… все теперь иначе, – говорю я. – Просто знай, я хочу прийти, ради тебя. Хорошо? Да, брак наш не удался, но ты по-прежнему мой лучший друг. Тут ничего не изменилось.

Флинн смотрит на огонь. Я ощущаю, как дрожат его плечи, и сжимаю в руках его ладони.

Как я по ним скучала! Большой палец пересечен шрамом – напоминание о соскочившей пиле при обрезке дерева в саду Элисон. На костяшках еще одна полоса – последствие удара кулаком в стену клубного туалета в разгар одного из наших жарких споров лет двенадцать назад. Кружок на кончике пальца – след от укола спицей во время ремонта моего старого велосипеда, который я отказывалась выбрасывать.

Как часто сплетались эти руки с моими! Когда-то я представляла их на своем округлившемся животе с толкающимся внутри малышом. Воображала, как они держат под локоть нашу дочь на пути к алтарю. Как обнимают сына. Как, скрюченные и морщинистые, неизменно сжимают мои ладони.

Я провожу пальцем по тому месту, где когда-то блестело обручальное кольцо.

– Где ты его хранишь?

Он криво улыбается.

– В бардачке машины.

Я удивленно приподнимаю бровь и заливаюсь смехом.

– Надежное место! – заверяет Флинн.

– Среди парковочных талонов, монет, компакт-дисков, которые ты не слушаешь, и дорожных карт, которые ты, непонятно зачем, так бережешь.

– Верно. – Теперь он поднимает мою руку, изучая безымянный палец. – А твое где?

– В шкатулке с драгоценностями.

– Надеваешь?

Я отрицательно мотаю головой.

– А ты?

– Иногда.

Мой палец скользит по пальцу Флинна – грустный, трогательный жест. Я непроизвольно поднимаю его ладонь к губам и целую пустой безымянный палец, на который недавно надевала обручальное кольцо.

Взгляд Флинна обжигает кожу. Воздух почти искрится от напряжения. Наши тела, словно два магнита, не сопротивляясь, притягиваются, наши губы жадно ищут друг друга.

Острое, забытое чувство! Горячий поцелуй с соленым привкусом слез, царапающаяся, колючая щетина, широкие ладони на моем затылке, на шее…

Мы тонем друг в друге, уносимся в параллельный мир, столь прекрасный и знакомый, что даже непонятно, почему мы оттуда ушли.

Просыпаюсь я в кровати одна. Час довольно ранний. Впервые за последние несколько недель спала как убитая.

Флинн, похоже, внизу – на кухне скрипят дверцы буфета, звенят чашки, течет вода.

Я неподвижно лежу, прислушиваясь к разносящимся по этажам звукам. На переделку и обустройство дома ушли долгие месяцы, но Флинн не прожил здесь ни дня. Как же так вышло? На стадии планирования – когда еще не звучали слова «отдельно», «развод», «непримиримые разногласия», явно предназначенные не для нас, а для других пар, которые давно не занимаются любовью, ссорятся и копят недовольство, – я пыталась представить, как мы с Флинном будем тут жить. На рассвете – прогулки босиком по каменным, влажным от росы ступеням на пляж, чтобы поплавать в бухте. У входной двери – крохотные сапожки, а на половицах – цепочка песчаных следов. И яркие коврики в детской. И большой шкаф под лестницей – в самый раз для коляски. А летом пикники на лужайке и жареное мясо на ужин в зимние вечера. Друзья, семья, смех, веселье – все в нашем доме! И мой кабинет под крышей – тихий уголок для созерцания и размышлений.

Сбросив одеяло, я вылезаю из кровати, накидываю халат, спускаюсь вниз – и замираю на пороге в кухню.

Флинн стоит ко мне спиной, поддерживая одной рукой тяжелую дверцу шкафчика, а другой прикручивая разболтавшуюся петлю. Вены на предплечьях вздуты от напряжения.

– Отрегулировал дверцу, – говорит он, не поворачивая головы.

На самом деле я собиралась закрепить петлю сама по обучающему видео на ютьюбе – Фиона с Биллом подарили мне на день рождения целый чемодан инструментов. Однако приятно, что с этой мелочью разобрался Флинн.

Я подхожу сбоку.

– Как ты?

Он набирает в грудь воздуха, будто намереваясь ответить, однако не произносит ни слова. Пожалуй, вопрос и правда… слишком общий.

Флинн проверяет дверцу, мягко открывает ее, закрывает и оборачивается ко мне.

Я непроизвольно обвиваю его руками.

– Эль, – тихо говорит он в волосы. – Мы напрасно поддались ночью порыву…

Слова бьют наотмашь. Отстранившись, я делаю вид, что изучаю прикрученную петлю.

– Как скажешь.

– У меня каша в голове. Нельзя все усложнять еще больше…