Читать книгу "Любимая учительница - Мария Зайцева"

— Чего удививлись? Знаю я о вашем споре. Случайно услышала.

— Таня…

Глеб, мягким, плавным движением перепрыгнул через кровать, сделал шаг ко мне с явным намерением сграбастать опять, но я предупреждающе выставила руку перед собой:

— Не надо. Стой.

— Шатер, стой, — обронил Давид, поедая меня глазами, но не двигаясь.

— Да она же не понимает ничего, Дава! — обернулся на него Глеб, — она же думает…

— Пусть скажет. Скажи, Тань.

— Яааа… — О, привет, косноязычие, давно тебя не было. — Яааа… Не знаю, что вы ждете, чтоб я сказала. Я не знаю, что вы хотите. От меня. От этого всего. Но я знаю одно: вы не имеете права указывать мне, с кем мне общаться, встречаться и выходить замуж. Понятно? То, что случилось… Это было… Я не жалею. Но пока не могу ничего сказать, не могу понять, что мне делать и как к этому относиться. И вы, своими ультиматумами мне совсем не помогаете.

— Таня, ты не думай, что для нас это… Ну, это вообще не то… Тот спор… Это все глупость, понимаешь? Глупость. Это было давно. А теперь… — Глеб замолчал, переглянулся с Давидом, тот кивнул, подтверждая.

— Я не хочу сейчас об этом думать и говорить… Мне надо с Юрой пообщаться.

— Мы все вместе пообщаться. — Давид поднялся, сделал шаг, сразу преодолевая все расстояние до меня. — Вместе. Обо всем.

Я понимала, что сделано это намеренно, чтоб буквально массой задавить.

Может, неосознанно, но парни — борцы, у них телесное идет перед умственным, и правильные реакции тела — это практически половина победы.

Вот и теперь, прекрасно понимая, как я реагирую на их близкое присутствие, а, может, даже и запах невольного моего возбуждения ощущая, потому что тело-предатель действовало вразрез с отчаянными сигналами мозга, они стремились быть ко мне как можно ближе, заставляя на физическом уровне подчиниться. Сделать так, как они хотят.

Но, черт!

Я — это не только физика! Далеко не только!

Если бы я всегда шла на поводу у глупого тела, то давно бы повторила путь своей мамаши, и радостно раздвигала ноги за дозу.

Потому что это очень легко. Просто. И поначалу приятно. А потом уже плевать.

А вот мне не плевать.

Я не для того столько трудилась, чтоб сейчас просто подчиниться хотелкам организма. Как течная самка, глупая и бестолковая.

Нет!

— Нет, — я не собиралась уступать. Постель — это постель. Это не вся жизнь. Мне с ними хорошо, безумно хорошо, но я их совсем не знаю. Хотя хочу узнать. Но то, что я сейчас вижу, все это жесткое доминирование, попытка руководить моей жизнью, все это мне совершенно не понравилось. — Я поговорю с ним сама. Он не только мой жених. Он — мой самый близкий друг.

Лица парней стали до того говорящими, что мне даже улыбнуться захотелось, несмотря на всю серьезность и абсурдность ситуации.

— Я не думаю, что у нас сейчас есть время обсуждать это. У меня, по крайней мере, точно нет. Я думаю, что мне нужно все решить, прийти в себя…

— Ты хочешь, чтоб мы ушли. — Давид говорил утвердительно, явно соображая быстрее своего друга, который все еще стоял, глядя на меня исподлобья и словно прикидывая, как ловчее схватить.

— Да. Мне надо подумать.

— Хорошо. Шатер — на выход.

— Но Дава!

— На выход. Потом.

Они споро собрались и вышли из квартиры, одарив меня на прощание жадными злыми взглядами.

Я же все это время так и простояла, не шевелясь, прижавшись к стене.

И только, когда за ними закрылась дверь, позволила себе выдохнуть и усесться на пол.

Сердце отчего-то ныло, руки дрожали, на глаза наворачивались слезы.

Да, мне о многом надо подумать. Определенно о многом.

Глава 20

— Татьяна Викторовна, задержитесь, пожалуйста!

Интересно, что это проректору от меня понадобилось? Я прихватила папку с конспектами и работами первокурсников, которые надо было проверить сегодня, и развернулась к начальству.

Березинский проводил взглядом коллег, дождался, пока закроются двери кабинета, где проводилось небольшое собрание, посвященное промежуточным итогам работы и грядущей сессии, и, мягко улыбнувшись, подхватил меня под локоток, пытаясь усадить на небольшой диванчик, стоящий в самом углу кабинета, рядом с окном.

Я, недовольно поведя плечом, освободилась, показательно оставаясь на месте.

Березинский мне не нравился. Вот вообще.

Невысокий, полноватый, с яркими чертами сластолюбца, настолько гипертрофированными на его лице, что казалось, будто проректор сошел со страниц какого-нибудь юмористического журнала прошлых лет.

Позже Юрик подтвердил первое впечатление, просветив по некоторым вопросам. Оказалось, в университете только самый глупый и недалекий человек не знал, что любит проректор немножко воспользоваться своим служебным положением.

И некоторые студентки занимали бюджетные места незаслуженно. Вернее, заслуженно, конечно, с их точки зрения и с точки зрения Березинского.

Но, несмотря на то, что о делишках проректора знали все, за руку его никто не поймал. А, может, и не ловили. Смысла не было.

Как всегда бывает в интеллигентной среде, шушукались по углам и очень осуждали. Но в лицо улыбались.

Мне было, откровенно говоря, наплевать. Девушки знали, на что шли, сейчас не глухое средневековье и не рабовладельческий строй. Никто не заставляет, не принуждает. Не можешь пробиться с помощью мозгов, делаешь это по-другому. Тут уже, как свои собственные моральные устои позволят. И тех преподавателей, что беспрекословно проставляли многочисленным протеже проректора зачеты, я тоже не осуждала. Потому что просто не думала об этом. Плевать. С ветряными мельницами бороться не планировала никогда. И искать себе проблемы на пустом месте не собиралась. И без того хватает. Реальных. Не надуманных.

Вот вроде и не делаю ничего такого, как умудряюсь? Буквально на ровном месте…

Но, несмотря на общее непротивление, просто так проставлять зачеты по своему предмету я не собиралась. Здесь инстинкт самосохранения срабатывал, как ни странно.

Проверка могла нагрянуть в любой момент, когда кому-то, сидящему высоко, захочется почесать левую пятку. Нашими головами.

И, если выяснят, что оценки рисовались просто так, зачеты проставлялись по устному требованию руководства, то крайним останется именно преподаватель. Захотят девочку для битья найти, козу отпущения — найдут. Прицепятся. Без повода. А уж если и повод будет…

Проректор знал мой такой настрой, потому что одну девочку-первокурсницу, которую на своих занятиях я в глаза не видела ни разу с начала сентября, я уже отправила за письменным допуском к нему.