Читать книгу "Ты плакала в вечерней тишине, или Меркнут знаки Зодиака - Марина Ларина"

«Круто, — подумалось тогда Насте, — секс с бабушкой — такого еще не бывало ни в чьей порочной практике, тем более в моей. Надеюсь, что и не будет».

И она снова пустила в ход словесную артиллерию, тихонько расспрашивая старушку о том и другом, чтобы отвлечь ее внимание. Тетка стала вспоминать про своего пропавшего когда-то давно и невесть где мужа, про то, что она так и не смогла родить детей, и еще про что-то заповетное, что выветрилось у Насти из головы, поскольку она тоже, как и все участники предыдущего застолья, была слегка под градусом и к тому же хотела спать.

После того как ее компаньонка неожиданно отрубилась, забывшись во сне, Настя перешла со своего топчанчика на пустующее ложе тети Нюры Истоминой.

«Ничего себе бабушка, — смеялась про себя Прокофьева, — не бабушка, а новомодная бисексуалка в натуре. Вот тебе и тетя Нюра-хохотушка. Не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Никаких ограничений морального кодекса. Русь натурой своей и сильна. Ха-ха-ха».

Сейчас, увидя Андрюшу, она снова вспомнила всю эту смешную историю и невольно улыбнулась.

— Есть хочешь? — спросил Андрей.

— Не очень, — ответила Настя, проходя вместе с Андреем в его комнату. То, что родителей дома нет, она уже поняла по отсутствию возле дома их зеленой «шкоды». Это ей было на руку. В этой семье она могла запросто общаться только с Андрюшей, который, когда они только познакомились, жил самостоятельно, в коммуналке, где снимал комнату. У него были принципиальные расхождения с родителями во взглядах на жизнь. Учась в последнем классе школы, он пробовал самостоятельно зарабатывать на жизнь, подрабатывая грузчиком или разносчиком рекламы, чтобы оплачивать коммуналку. После школы поступил в электротехнический институт и был там круглым отличником, поскольку имел пристрастие к науке и технике.

Но после первого курса Андрюша неожиданно взял академотпуск и отправился в путешествие по странам Европы и Азии, включая Ближний Восток, Индию, Тибет и Китай. Еще у него была своя музыкальная группа. Группа называлась «Колесо» — имелось в виду колесо буддийской сансары, круговорота преходящей череды событий внешней жизни. Насти нравились тексты песен, которые писал сам Беленький, не лишенный музыкального и поэтического слуха.

Помимо всего прочего он, с точки зрения Насти, просто был очень хорошим человеком. Она даже боялась разрушить это впечатление случайным открытием какой-нибудь негативной стороны в пареньке, которого, по ее мнению, можно было отнести к разряду настоящих людей, благородных и честных. В Насте еще жила прежняя идеалистка, так и не привыкшая воспринимать мир прохвостов и негодяев как должное.

На Беленького можно было рассчитывать в любой ситуации. Именно он помог Насте найти квартиру в доме, где жили его родители, сведя с хозяевами. Несколько месяцев назад, когда Андрюша только вернулся из своего годового путешествия, они случайно встретились в одном клубе, где он выступал со своей группой. Настя не знала, куда деться, рассорившись с хозяевами прежней квартиры. Андрей тут же созвонился со знакомыми, которые пустили ее к себе на неделю пожить, а потом свел с хозяевами теперешнего жилья в Купчино. Так они стали практически соседями. Андрей снова жил с родителями на втором этаже, а Настя тремя этажами выше.

Сейчас Прокофьева, сидя в комнате Андрея Беленького, который готовил что-то на кухне, рассматривала висящую на стене круглую чеканку с изображением будды Мантрэя, воплощение которого, по легенде, должно было вновь появиться на земле. Вообще это было что-то вроде медальона с колокольчиком внизу.

— А колокольчик зачем? — спросила Настя, указывая на медальон, когда Андрей вернулся, ставя перед ней печенье и чай.

— Будить людей, — ответил он, не задумываясь, — наверное.

— А от чего будить? — снова задала вопрос Прокофьева, на какой-то момент забывшая, зачем она собственно сюда зашла.

— От иллюзий. Чтоб не впадали в них окончательно. Вообще-то это и символ будды тоже. Будить мир ото сна разума.

— Гм-м. А зачем будить?

— Наверное, чтоб не страдали. Причина страданий кроется в желаниях, как осуществленных, так и не осуществленных. Еще Оскар Уайльд писал, что на свете есть два несчастья: достичь желаемого и его не достичь. Если люди об этом будут помнить, то, возможно, не будут страдать, — сказал Андрей.

— Не понимаю я этой философии. Не желать ничего, значит и не жить — так ведь получается, — позволила себе не согласиться Настя.

— Жизнь это психологическое состояние, — ответил Андрюша, углубляясь в философские дебри. — Она внутри.

— М-да, — скептически улыбнулась Настя.

— У тебя что-то случилось? — спросил философ Беленький.

— Нет, просто так зашла к тебе. Давно не виделись. Хотя… на самом деле случилось… нечаянно впала в глупую иллюзию, — попыталась пошутить Прокофьева в том же стиле. — Пытаюсь теперь через нее пройти.

На самом деле Настя просто коротала время до фатальной стрелки с бандитами, неосознанно желая отсрочить наступление назначенного часа. Она, конечно, могла бы обо всем рассказать Андрею, но тот тут же предложил бы свою помощь. Или просто попытался как-то Настю остановить. А она этого не хотела. Не хотела вмешивать во всю эту грязь Андрея, с которого ей хотелось пылинки сдувать, чтобы он, не дай бог, не испортился, превратившись в такое же дерьмо, как многие, с кем Прокофьевой довелось в жизни столкнуться. Поэтому она перевела разговор на другую тему, так и не ответив, что же с ней произошло.

— А у тебя есть фотографии из твоего последнего путешествия? Ты же год почти где-то пробыл. Можешь показать? — обратилась она к своему товарищу.

— Есть немного. Но сначала я ничего не снимал. Даже камеры с собой не брал. Потом встретил одного англичанина, он мне подарил один из своих фотоаппаратов. Так что есть немного. Можем посмотреть у меня в компьютере. Ты ешь, ешь. Чай пей.

— Ага, — промычала Настя, посмотрев в окно, из которого как на ладони была видна площадка перед домом.

— Вот, смотри, — Андрей включил компьютер и открыл папку «Фото-трэвел». — Это немножко Болгария, — начал он показывать фотографии. — Это в Турции, узнаваемое место. Святая София. Ну, это Иран. В поезде в Пакистане. Столица — Исламабад. Это в Асламабаде, уже на территории Индии. Я там с французами познакомился. Могу адрес дать. Они из Тулузы.

— Не надо пока, — ответила Настя.

— Вот еще. Это у Саи Бабы в Ашраме в Путта-парти возле Банголора.

— Живой еще Саи Баба? — спросила Прокофьева, вспомнив фотографию этого самого Саи Бабы столетней давности в журнале «Путь к себе», который когда-то выписывала, интересуясь такими вещами.

— Да, фокусничает. А это — на Шри-Ланке.

— Ты без денег там был?

— Да, почти. Во Франции, правда, немного работал. Началось все с Германии, с Мюнхена. У меня там друг живет. Его семья по еврейской линии уехала. Он пригласил меня на лето. А потом я приехал, и понеслось. Друг в кришнаиты подался и — в Индию. Я с ним через всю Европу тоже рванул. Деньги быстро закончились. Но там они уже почти и не нужны, когда ты становишься весь как ветер. — Это Насте было знакомо. — Жизнь сама начинает поддерживать жизнь и души людей открываются как чаши цветка. Тогда все едино.