Читать книгу "Вторжение. Судьба генерала Павлова - Александр Ржешевский"

— Ну, бывай, — безо всякого перехода прогудел Тимошенко. — Звони, если что.

Павлов был доволен и последним своим заключением. Пусть Тимошенко доложит Сталину, что командующий Западным округом крепок, осведомлен и с оптимизмом смотрит в будущее. Даже если Сталин просто промолчит, это будет великим знамением.

Разговор с наркомом, несмотря на будничность, взволновал командующего. Бодрствуя далеко за полночь, обдумывая дела, он вспомнил последнюю встречу со Сталиным, которая должна была закончиться его, Павлова, отстранением от должности. И однако — что? Обошлось! Павлов сильно рисковал. А вместе с ним комиссар Автобронетанкового управления и начальник Артуправления. Они молчали. Но поступок был уже в том, что они шли к самому загадочному вершителю судеб с вопросом острейшим и роковым. Речь шла о репрессиях, затронувших не только верхушку армии. Уборевича, Якира им было не спасти. Но средний командный состав — полковника Ниточкина, комбрига Васильева, генералов Мухорлямова, Костина и многих других взяли безо всякой вины. Васильев предотвратил выступление эсеров в Саратове, а его же теперь обвиняют в связях с ними. Павлов сказал об этом Сталину. Слова заранее были тщательно продуманы. Но их потребовалось гораздо меньше, чем рассчитывали. Разговора не вышло. Сталин прервал. Поднявшись из-за стола, он мягко приблизился к непрошеным визитерам. Сузив злые кавказские глаза, сказал негромко:

— Скажите, товарищ Павлов, у вас две головы или одна? — и, не ожидая ответа, добавил: — Вижу, одна. Вот и позаботьтесь о ней.

Духота кремлевского кабинета сменилась морозным холодом преисподней. Павлов понимал: одно слово и — сорвут петлицы, отправят в пыточную камеру. В общем-то, трое совершили подвиг тогда. Но они об этом не думали. Павлов представил, что вместе с ним поволокут сына и дочь. Как им тогда объяснить отцовское безрассудство?

Глаза Сталина загорелись зеленым огнем. Он ждал ответа. Как же крепок оказался Павлов в те страшные мгновения, если, проваливаясь в преисподнюю, устоял на ногах, и губы сами, помимо сердца и ума, выбросили слова, которыми в нормальной жизни была пронизана каждая клеточка сознания:

— Готов выполнить любое ваше задание, товарищ Сталин.

Кивнул Сталин или показалось? Имел он намерение тут же покарать зачинщика? Или решили судьбу спасительные слова?

Павлову и раньше приходилось бывать в сталинском кабинете. В числе многих. Когда колоссальное давление сталинского авторитета рассредотачивалось. Теперь он столкнулся с ним один на один. То, что раньше понималось через отвлеченные рассуждения о чужих судьбах, сошлось острием на его собственной. Ледяной холод первого соприкосновения с безграничной, безглазой и бесчувственной властью определил характер действий Павлова в канун страшной войны. Решил его судьбу и судьбу миллионов, когда повалился фронт.

Из кремлевского кабинета Павлов и молчавшие единомышленники расходились без слов и жестов, не прощаясь, точно стыдясь своего пребывания в том священном месте, где их высекли, как нашкодивших недоумков. И звезды в петлицах, ордена и прочие регалии оказались дешевыми бляшками, пустотой. Как прежние заслуги, как и вся жизнь.

Несколько дней после этого Павлов оставался в Москве. Не хотел, чтобы арестовывали дома. Кремлевская стена выросла до самого неба и нависла над ним, грозя в любой момент раздавить. Против чего он пошел? Против какой силы? Эта сила изменила мир, раздавила крестьян, кстати, их же руками. Как бывший пастух, Дмитрий Григорьевич близко к сердцу принимал проблемы села. Знал их, чувствовал. Но в то же время понимал Сталина. Рассказывали, как во время его знаменитой сибирской поездки над ним изгалялся один «крепкий» мужичок.

— Хлебушка захотели? — пританцовывал он на одной половице. — А ты у меня попроси!

Если бы тот знал, глаза какого человека смотрели на него! И сколько решилось в этот момент! Какие эшелоны с «крепкими» мужичками потянутся скоро на север!

Ожидая своей судьбы, Павлов перестал выходить из гостиницы. Пока Тимошенко громовым голосом не погнал его в Минск. Но этот гром звучал для Павлова лучше всякой музыки.

* * *

Утром в промозглой сырости машина помчала его на аэродром. Когда были отданы последние распоряжения, когда самолет оторвался от земли и взял курс на запад, Павлов немного успокоился и задремал после бессонной ночи.

Очнулся отдохнувший, посвежевший. Самолет пробил облака. Их белая пелена осталась далеко внизу. По синему небу догоняло веселое солнце. И чувство уверенности, незыблемости привычного хода вещей, как в природе, так и в жизни, вытряхнуло из сознания Дмитрия Григорьевича последние остатки неуверенности. Он опять был собой — командующим Западным округом, на который возлагалась защита страны.

До Белостока оставалось несколько минут лета, и Павлов отложил все размышления до встречи с Коробковым. Он заставил себя отдохнуть и вдруг вспомнил — с удивлением и новым своим высоким видением недавнюю встречу с Людмилой. Подивился стойкости молодых впечатлений. Как? После Испании, кремлевских кабинетов, общения с выдающимися людьми его память удержала облик молодой женщины, которая всего один год царила в его сердце. И, главное, отвергла. Пусть он добивался, страдал. Но столько помнить? Наверное, он слишком серьезно относился к ней. В этом вся штука. Яркая чернобровая дивчина была нужна ему не на приключение, а на всю жизнь. Вот бы он влип! Вчерашняя встреча была последней. Он и на нее не имел права. Но какая же стойкая вещь — юношеские влюбленности.

С чувством досады Павлов отогнал воспоминания. Все-таки место этих потаскух должно быть строгим и определенным. А племянница мила, подумал Дмитрий Григорьевич, но не смог восстановить в памяти лицо девушки, фигуру, голос. Только ощущение чистоты и волшебства. Точно свежий ветер коснулся. Это уже другая эпоха, сказал он себе, другое поколение. И наши пути никогда не пересекутся.

Ровное и доброе расположение духа вернулось к нему, когда он увидел на взлетной полосе весь генералитет Четвертой армии, и впереди — улыбающегося Коробкова.

* * *

Командующий Четвертой армией Александр Андреевич Коробков достаточно изучил своего начальника, чтобы угадывать его желания. На первом месте у Павлова всегда числилось дело. И Коробков без промедления доставил его в приграничный механизированный полк. Там с утра уже ждали командующего.

В первую очередь Павлов осмотрел танки. Литые башни замаскированных тридцатьчетверок радовали своей надежностью и мощью. Даже бывалые вояки подолгу останавливались, пораженные изяществом линий. Казалось, танк легок на ходу, подвижен. Так и было. Но толщина его лобовой брони превосходила даже немецкие «панцеры», а дальнобойное орудие способно было поразить любую цель.

Сбоку возник Коробков.

— Нам бы такие танки в Испании! А, товарищ командующий?

Дмитрий Григорьевич помедлил с ответом. Потом глаза его блеснули.

— Я и на старых гонял Гудериана.

— Сейчас он там. Напротив, — произнес Коробков.