Читать книгу "Страстная невеста для ненасытного Дракона - Константин Фрес"

Люди…

За долгие годы своей жизни он слишком сроднился с их племенем, слишком близко подпустил к себе, слишком глубоко впустил в свое сердце, слишком многое позволял и был слишком терпелив с ними, с их слабостями и глупостью. Не обращал внимание на неудовольствие, что высказывали моряки, когда он брал с собой свой гарем… Моряки видели в нем всего лишь избалованного мальчишку, который — это правда, — в нужный момент избавлял их от опасности. Но вот стихал бой, Дракон складывал крылья и оставались шепотки, полные неуважения, за его спиной. Это надо бы прекратить. Опершись о борт, Данкан глянул в пляшущие волны и усмехнулся. Пожалуй, в этом они правы. К чертям этих девок; всех выгнать на берегу.

Кажется, это он произнес вслух; и боцман, который как всегда угодливо был рядом, удивленно охнул, услышав резкий приказ от Данкана в такой несвойственной ему манере.

— Вы поняли? — переспросил Данкан, обернувшись к боцману. — В Суиратоне первым делом избавиться от них ото всех. Дать всем денег и прочь с корабля.

Его голос был жестким и хриплым, в нем бушевало пламя, яростно рвущееся ввысь, и боцман не осмелился ни переспросить, не уточнить ничего, лишь молча поклонился с преувеличенным уважением. Это еще больше разозлило Данкана; он кожей чуял испуганное подобострастие, которым сочилась вся фигура боцмана. Запах страха — тонкого пота, выступившего на висках человека, — учащенное дыхание, запах крови — Данкан учуял это та ясно, словно весь воздух вокруг был пропитан этими удушливыми запахами. Страх… Драконы не чувствуют страх так, как люди. Они не боятся смерти, потому что знают — все конечно. Они не боятся боли — они привыкают ее терпеть. Они не боятся крови — на своем веку они повидали ее немало.

А люди слишком хрупки и нежны. Лишь сжать покрепче ладонь — и дух вон из стиснутого тела. Они слишком юны — даже их старцы, — в сравнении с драконами, они еще не научились мудрости, да никогда и не научатся.

— Но зачем нам в Суиратон? — удивился боцман. Данкан неприязненно глянул на него чрез плечо — слишком остро, слишком страшно и зло, так, что человек отшатнулся от этого взгляда, словно его по лицу полоснули ножом.

— Затем, — с тихой злостью ответил Данкан. Ему не хотелось объясняться с человеком, Дракон испытал неведомое ему прежде раздражение оттого, что этот хрупкий мясной мешок требует у него каких-то пояснений вместо того, чтобы молча повиноваться. — Золотые яйца попали в руки Мертвых Богов. Еще день, еще два — и кто-то из них займет трон Первого Бога. Пять яиц… это великое могущество. Если мы не перехватим посланца, то быть большой беде. Вышлите голубя с посланием Повелителю. Я отправляюсь в погоню за этим посланцем, и да помогут мне высшие силы.

От этих слов боцман, обычно человек сдержанный, мужественный и собранный вдруг изменился в лице и затрясся, словно лист на ветру.

— Но господин Дракон, — пробормотал он. В горле его булькало, словно он захлебнулся морской водой. — Вам нельзя… нельзя приближаться к Мертвым Богам!

Последнее он выкрикнул буквально в истерике, и Данкан рассмеялся недобрым коротким смешком.

— Это почему же? — спросил он зловеще, хотя отлично знал ответ. Просто боли в его душе становилось все больше, с каждой минутой, с каждым мигом в разлуке с Клэр ее было все больше и больше, она проникала в кровь и отравляла Данкана своим жестоким ядом, и он хотел отплеснуть щедро хоть кому-то этой муки, этого страха и тоски, что заставляли его жить, умирая каждый миг.

— Потому что, — выкрикнул боцман. Страх плавал в его глазах, жуткий страх, лишающий разума. — Одно прикосновение, и вы…

— И я — что!? — зашептал Данкан, одним прыжком оказавшись рядом с боцманом, с наслаждением заглядывая ему в глаза, наслаждаясь его страданиями, теми, что сам причинил ему. — Что — я, человек? Стану кровожадным чудовищем, которое без сожаления растерзает вас всех, маленьких и слабых людей?

Боцман не ответил; его трясло как в ознобе, он все силился проглотить ком, застрявший в его горле, и никак не мог. Его испуганные глаза смотрели на Данкана так, словно тот лишился своего привлекательного вида и обратился вдруг в монстра, в чудовище. И этот страх, эта заячья трусливая дрожь понравились Данкану, как вкус крови врага на остром клинке. Он тихо рассмеялся, нарочно демонстрируя боцману свои остро отточенные когти, блестящие, как алмазы, чтобы тот как следует рассмотрел их.

— Ты опоздал со своим страхом, — яростно проговорил Данкан. — Я уже такой. Я всегда был этим чудовищем, и мне странно, отчего ты до сих пор этого не видел. Может быть, оттого что Драконы слишком добры к вам, к людям, слишком многое вам позволяют и слишком часто заботятся о вас и решают ваши проблемы. Коснувшись меня, Мертвый Бог поможет забыть мне о милосердии и научит поступать так, как мне того хочется. И сейчас, — Данкан чуть наклонил голову, исподлобья глядя на боцмана, — мне ничто не мешает вырвать тебе твое трусливое сердце только за то, что ты позволяешь себе раскрывать свой рот и спорить со мной вместо того чтобы молча исполнять мои приказы. Скажи мне, — он заглянул в испуганные глаза человека еще глубже, словно сам хотел рассмотреть потаенные мысли, — где я ошибся? Когда? Почему ты, — он ткнул острым когтем в грудь боцману, — смел говорить обо мне неуважительно? Неужто потому, что я был слишком добр к тебе? Так вот забудь об этой доброте и впредь бойся меня, а не Мертвого Бога. Он и из тебя может сделать мерзавца, начисто стерев все твои представления о долге и чести. Но если мы сойдемся в поединке, — Данкан снова недобро усмехнулся, — то никакие Мертвые Боги не помогут тебе победить. Иди. И впредь не смей мне перечить. Никогда. Знай свое место.

Данкан отвернулся, подставив разгоряченное лицо ветру, а боцман прыснул прочь, как испуганный куренок. Пусть бежит… разносит недобрую весть.

Данкан обхватил плечи, словно ему было зябко. Ветер рвал и трепал его волосы, гладил пылающую от гнева кожу. На миг Данкана посетила злая, шальная мысль — а что, если действительно дать Мертвому Богу коснуться себя? Что, если он сотрет все — долг, честь, совесть, и эту тянущую боль в груди, называемую любовью? Научит ненавидеть и убивать, наслаждаясь? Все данные обещания будут ничтожны и позабудутся, и совесть не будет терзать его ночами, никогда. Ни один дурной поступок не сможет разбудить его совесть и сделать сердце снова живым, а корчащийся от боли мир у его ног будет так же ничтожен, как кучка мусора.

А потом снова пришел образ Клэр, и Данкан даже задрожал, как взнузданный строптивый конь, отведавший кнута. Ее глаза, ее улыбка, ее тело… ее запах и нежность — все это останется в том мире, от которого отрекаются слуги Мертвых Богов. И он своими руками растерзает ее, повинуясь приказу Мертвого Бога, не испытывая ни сожаления, ни раскаяния. Он. Сам.

— Нет, не бывать тому! — испуганно прошептал Данкан, утирающий болезненный холодный пот, катящийся по его бледному лбу. Мир, который он готов был предать, вдруг снова стал для него бесценным только потому, что где-то под этим солнцем жила Клэр. Не благами, которые он мог бы получить, и не неизведанными странами, не сокровищами, что ждут своего часа, припрятанные в пещерах и в недрах земли, а одним только фактом существования в этом мире Клэр. Своими тонкими пальчиками она удерживала Данкана от падения во тьму надежнее, чем клятвы, обещания, долг и служба. — Нет!