Читать книгу "Пир князя Владимира - Душица Марика Миланович"

22

Когда княгиня Ольга усердно молилась перед образом Божьей Матери, а Владимир, глядя, как женщина с кроткими глазами и нежным лицом прижимает к груди сына, думал о Малуше.

Ярополк и Олег были детьми, рожденными в браке, у них была мать, а он – безродный… Мать в его воображении излучала ласку и материнскую любовь, как изображаемая на иконах Богородица.

Это лицо, которое, после того как он отделился от бабки с ее иконами и привез к себе мать, жизнь оттеснила в глубины его памяти, но оно было ему милее и ближе, чем лицо Рожаницы, славянской богини, отлитой из меди и бронзы, с руками, молитвенно воздетыми к небу. Но сказать это вслух он не смел.

Христианин Владимир молил Бога простить благородной княгине, что та оторвала его от материнской груди:

– Пока не познает он себя и Бога не найдет, ребенку дана в утешение мать. Так волею Его устроено, и грех эту связь насильно и слишком рано прерывать. Прости ее, Боже.

Человек нуждается в утешении. Внутри самого себя, там, где переплетаются грехи с совестью, желания с возможностями, страхи с надеждами… он утешения не находит. И воздевает руки вверх…

Он восседал в Золотой палате, на троне своих отцов, в окружении старых, княжеских, и новых, царских, окованных златом символов власти. Ни о чем подобном его предки не решились бы даже и мечтать.

Он нес тяжелое бремя и выглядел старше своих лет. Его силы начала подтачивать болезнь, а душу – мысли, возвращавшие его сперва в прошлое, а потом связывавшие с временем настоящим, в котором он жил и трудился. В будущее он заглядывал с опасением. Сыновья, которым он подавал советы в духе любви Христовой, поделив между ними княжества, были непокорны. Его томили заботы.

– Рассорятся в кровь из-за земель, из-за преходящих земных дел и ради власти друг на друга и на меня, отца своего, меч поднимут.

Не крепки сыны мои в вере. Душу готовы погубить ради золота, земли, власти… А если таковы они, плоть от плоти моей, что ж говорить об остальном народе…

В стране повсюду новое сталкивалось со старым. Разбойники, видя мягкость и доброту, с которой правит христианская власть, взяли большую силу. Ереси расцвели, волхвы выступали против новой веры, призывая языческими обрядами изгнанные силы и низложенных богов. Многие, даже при дворе, где исповедовался новопринятый Бог, продолжали молиться и старым богам.

Владимир часто беседовал с епископом Анастасией о том, как укоренить веру.

– Нужно построить больше храмов, нужно приучать людей к молитве, правоверию, к слову Божию, духу покаяния, мира и любви. Чтобы могли люди войти в дом Его, а Господь в каждый дом наш. – Таково было их суждение.

В Новгород князь послал епископа Иоакима, в другие города отправил болгарских или киевских священников, поставленных епископом Анастасией.

Ризница была отворена, золото посыпалось на храмы Божии: Правоверных Апостолов при княжеском летнем дворце в Брестове, Преображения Господня в Васильеве и в Новгороде, в Чернигове…

В Киеве началось строительство Божьего дома, посвященного Матери Божьей, который по замыслу князя должен был своими размерами вознестись над людской суетой и гордостью, а крепостью каменной кладки пережить века.

– Возьми, Комина, и вышгородских зодчих, не отказывайся и от херсонесских, царьградских, болгарских… Собери строителей, иконописцев, живописцев, возьми золота сколько нужно. Воздвигни храм Матери Божьей, наш, не по византийскому, по русскому образцу.

Каменный и вечный, чья слава и вера Христова будут распространяться по земле. У каждого человека, как и у Господа, мать есть. Матери наши присоединят свои молитвы к голосу Матери Божьей, которая молится за нас, грешных.

Храм этот станет свидетельством величия и славы истинной веры, из него через прекрасный образ женщины, Богоматери, молитвенная благодать воссияет.

Церковь, под руками мастеров и строителей, превращалась в дивный храм. Восхищенный великолепием здания, Владимир решил жертвовать этому храму десятую часть своих доходов.

И названа она была церковью Успения Богородицы Десятинной.

В самом начале строительства, когда была вырыта яма под фундамент, князь своей рукой бросил в нее три серебряные монетки, выкованные в устроенной на Горе мастерской. До этого дня на Руси использовались арабские дирхемамы и византийские солиды. Первые отчеканенные монеты с изображением своего лица, одним из символов могущества и процветания государства, он носил с собой и замуровал в фундамент церкви.

И воздвигали храмы Божии по всей земле. Но прежде всего и больше всего в Киеве, как и предрек Владимиру светоносный образ ночью под Херсонесом.

23

Волчий Хвост вошел со свитком в руке, шагами, еще упругими, неслышными, с оправдывающейся улыбкой на лице. Владимир, прямой, слегка опустив голову, стоял возле окна, вглядываясь в день. Борода, уже пестревшая сединой, ниспадала на обнаженную грудь. В наброшенном на расстегнутую рубаху плаще изумрудного цвета. Только-только начало светать, и, хотя старый друг, зная привычки князя, был уверен, что того не разбудит, что его примут в любое время, для дел все-таки было рановато.

Они приветствовали друг друга, и князь предложил ему вместе позавтракать.

– Спасибо тебе за честь и ныне, и всегда, но не затем я пришел. Я принес тебе письмо. Давно оно получено, еще тогда, как мы из Царьграда вернулись. Беглая рабыня написала его, а тем временем наши бороды иней побил, а годы спины согнули. Землю нашу надо нам было возрождать, и ты мне простишь, что позабыл я о твоей хазарке… Много времени с тех пор прошло. Сдается мне, земля нас потихоньку к себе тянет, князь мой… и она устает от человека, тяжел он.

Лежало письмо в надежном месте, а вчера вечером искал я завалившуюся куда-то печать да на него и наткнулся. Ну, вот хоть и только сейчас, но оно твое…

«…ты решил, я повинуюсь. Нет худшей смерти, чем когда умирает надежда. Ухожу с открытой раной, с несбывшейся надеждой, которую я каждый день подогревала, мечтая, что ты узнаешь свою Конопатую, с которой вместе прятался на верху Детинца… никто бы нас там никогда не нашел, прижавшихся друг к другу и притихших вместе, пока не погонит вниз голод…

…Князь мой, мой милый, когда-то, где-то на стыке времен…

Атех».

24

Христианская духовность воплощалась в церковных зданиях. Небольшие деревянные часовни, непрочные, быстро разрушавшиеся временем, сооружались в скрытых от глаза и труднодоступных местах еще во времена княгини Ольги.

Туже, посвященную святой Софии Киевской, продолжали восстанавливать Никита и жена его. Окна и двери украшали рисунками: красными петухами, священными деревьями – зелеными березами и вороными конями с расплетенными гривами.

В углу трилистник, под которым, если посмотреть внимательно, угадывался трезубец.