Читать книгу "Между жизнями. Судмедэксперт о людях и профессии - Алексей Решетун"

Кстати, — продолжил мой собеседник, словно не желая отвечать на мой вопросительный взгляд относительно последней фразы, — наличие в городке угольных шахт добавляло моей работе разнообразия. Шахтный травматизм встречается далеко не везде, а мне удалось видеть и исследовать этот вид травмы. Люди в шахте могут погибнуть от разных причин, которые в большинстве своем связаны или с нарушением правил техники безопасности, или с износом оборудования. Шахтеры в забое каждый день рискуют жизнью, они понимают, что при таком уровне безопасности, какой остался в шахте со времен царя Гороха, им ничто не гарантировано. Может быть, по этой причине некоторые шахтеры умудрялись принимать для храбрости прямо на рабочем месте. В какой-то степени их можно понять: осознание того, что над тобой — сотни метров земли, давит на психику, создавая постоянный стресс. Я общался с горняками, которые смогли выбраться на поверхность после взрыва метана, унесшего жизни нескольких человек. Это был настоящий ад: оглушенные, они в полнейшей темноте, без какой-либо связи, наудачу, наощупь пробирались по горизонтальному уровню к заброшенному шурфу, нашли его и после еще долго карабкались наверх. Погибших после взрыва привозили к нам — со множественными переломами и ожогами; некоторые погибли от механической асфиксии вследствие закрытия просвета дыхательных путей грунтом, то есть после взрыва человек остался жив, но, засыпанный землей и песком, задохнулся. Страшное дело.

Расскажу вам пару курьезов, связанных с шахтами. В одном случае мужчина, бывший шахтер, напился в хлам, пробрался на территорию шахты в поисках металла, который можно было сдать, и провалился в старый шурф глубиной в несколько сотен метров. Его давно никто не использовал, дожди размыли стены, из которых в просвет шурфа торчали старые металлические балки, крупные камни, фрагменты каких-то металлических тросов. И человек, пока летел вниз, неоднократно бился обо все это хозяйство. Могу сказать, что тело, перееханное поездом, выглядит гораздо лучше, нежели та привезенная в морг голая бесформенная масса, покрытая лишь грязью и угольной пылью (пока мужчина летел, одежда цеплялась за выступающие предметы и снималась). В этой массе не нашлось ни одной целой кости, мышцы были размяты, перекручены и разорваны, кожа растянута и тоже с разрывами. Многие годы спустя я видел последствия прямого столкновения пассажирского самолета со скалой во время испытательного полета. Так вот, из-за сильнейшего удара в комбинезонах пилотов осталась только кожа, она снялась, как чулок, а скелет с мягкими тканями по инерции был выброшен наружу. Пожалуй, эти две ситуации можно сопоставить по эффектности повреждений.

А второй случай произошел в частном доме, где был обнаружен труп подростка, на первый взгляд, не имеющий повреждений. На вскрытии, однако, выявилась черепно-мозговая травма с местом приложения в височной области. Как потом оказалось, случился семейный конфликт, во время которого отец снял с ноги тапок и запустил им в сына. Тапок этот был сделан из ленты, по которой уголь поднимался из шахты наверх, и весил килограмма полтора. Традиции изготовления таких вещей уходили корнями в глубокое прошлое, и некоторые потомственные шахтеры предпочитали самодельную домашнюю обувь покупной. Тапок попал прямо в висок ребенку, и тот умер на месте».

«А вам самому случалось бывать в шахте?» — поинтересовался я.

«В определенный период жизни я очень хотел это сделать, мне было любопытно испытать все то, что испытывает горнорабочий под землей. Но после одной истории такое желание исчезло напрочь. Как-то нас вызвали на шахту, где в забое умер человек, правда, от естественных причин. Поднимали тело на моих глазах, и вот тогда я увидел этот механизм, который опускает людей и возвращает их наверх; казалось, что ему лет сто, и, наверное, так оно и было. Конструкция хрипела, скрипела, хлюпала, и складывалось ощущение, что она вот-вот развалится на части. Я ярко представил себе, что будет, если эта штуковина сломается где-нибудь внизу, и желание спускаться в забой испарилось. Отчаянные это люди — шахтеры, владеющие «внеземной и самою земною из профессий», как пел Высоцкий. Уголь, конечно, добывают и открытым способом, но шахты до сих пор существуют, и в них работают живые люди, чей труд, казалось бы, такой неквалифицированный в плане образования, тем не менее, достоин уважения».

«А “Саламандеры” вам купить все-таки удалось?» — вспомнил я.

«Намекаете на сумму заработка? — доктор усмехнулся. — Удалось, но не сразу, и не “Саламандеры”. Я знал, что при моргах есть свои, местные ритуальные конторы, которые отстегивают какие-то деньги экспертам. И в нашем отделении такая контора имелась, правда, получать что-то от нее я стал через несколько месяцев после начала работы. Начальник, видимо, присматривался ко мне, и только когда понял, что я нормальный человек, рассказал мне о ситуации с ритуальными деньгами. Я уже говорил о Челябинском Бюро, где врачи раз или два в неделю выполняли санитарские обязанности, чтобы заработать, — все это было легально, врачей официально оформляли на какие-то должности в похоронной конторе и платили им «белую» зарплату. Мой начальник справедливо считал, что «надевать трусы на трупы» — дело, недостойное специалиста с высшим образованием, и в нашем отделении всю эту работу выполняли санитары. Однако с каждого выданного для захоронения трупа мы получали определенный процент, а так как количество выдаваемых трупов и стоимость услуг были всегда разные (последняя зависела от того, что заказывали родственники: если, к примеру, проводилась бальзамация, или реставрация, или еще что-то дополнительное, то цена увеличивалась), то наше вознаграждение не являлось стабильным, за день иногда выходили копейки, а иногда — месячная зарплата».

«Я не совсем понимаю — за что вам платили?»

«За лояльность, мой друг. Никакого криминала. Например, у меня в морге в этот день находится больше десяти трупов, но какой-то из них родственники хотят забрать как можно скорее, например, перевозят его в другой город или просто уже договорились с кладбищем, машиной, рестораном для поминок. А получить тело они могут только после вскрытия. Очередность исследования устанавливаю я сам и совершенно спокойно могу вскрыть этот труп последним, что, конечно, не выгодно похоронщикам, поскольку стоимость их услуг за срочную выдачу увеличивается почти вдвое. Вот они и просят нас вскрыть такой-то труп первым, или даже приехать до начала рабочего дня, или, наоборот, задержаться после работы, так как покойника привезут после обеда — во всех этих ситуациях эксперт может пойти навстречу, не нарушая никаких законов, но за вознаграждение. Поэтому похоронщики с нами дружили, а мы — с ними, ибо это было взаимовыгодное сотрудничество. Сами мы от родственников никогда денег не брали. Я, конечно, подозреваю, что в первые годы начальник делился со мной не поровну, а по справедливости, то есть большую часть оставлял себе, но я не обижался. Я всегда больше любых денег ценил человеческие отношения.

Кроме «премий» от похоронной конторы можно было поживиться всякой мелочью, которую в Бюро не выдавали, например, обычной бумагой для принтера, или хорошими перчатками, или точильным станком для инструментов. Да и что-то посерьезнее они тоже нам покупали, моя первая цифровая фотокамера была приобретена за их счет, за что я им очень благодарен.