Читать книгу "Антихрист - Питер Джеймс"

Кунц с гневом выключил монитор. Он надеялся, что когда-нибудь мистер Сароцини позволит ему наказать Джона Картера за это.

Но по крайней мере, сегодня у него было чем отвлечься. На стоящем в аппаратной столе, рядом с недоеденным «Кентуккским жареным цыпленком» и пустыми банками из-под кока-колы, лежал белый конверт со швейцарской маркой, в котором находился подарок мистера Сароцини.

Иногда мистер Сароцини делал Кунцу подобные подарки – обычно тогда, когда Кунц бывал очень расстроен. Это являлось еще одним подтверждением того, что мистер Сароцини всегда присутствовал у Кунца в голове, всегда знал, какое у него настроение, всегда чувствовал это.

Чуть двигая конверт пальцем по поверхности стола, Кунц начал напевать про себя.

18

Дон Жуан провалился в открывшийся в сцене люк – в ад. Вокруг него взметнулось пламя, и Кунц улыбнулся.

Ад.

Он вспомнил слова Томаса Элиота, чью книгу дал ему прочитать мистер Сароцини. «Ад не является ничем из ряда вон выходящим».

И Дон Жуан, в одиночестве сходя в ад, пел похоронную песнь по себе. Мощный тенор заполнял зрительный зал. Великая музыка. Кунц был счастлив быть сейчас в Глайндборне, в ложе, в которой могло бы разместиться шесть человек, но которая сегодня была предоставлена в полное его распоряжение.

Сьюзан Картер понравилось бы смотреть спектакль отсюда. Кунц улыбнулся, купаясь в водопадом льющейся на него музыке. Да, ей бы понравилось. Воздух в зрительном зале был густым от запахов всех собравшихся в нем женщин, одетых в лучшие свои платья, надушенных лучшими духами. Ни одна из этих женщин не пахла так хорошо, как Сьюзан Картер, но это не расстраивало Кунца. Моцарт подарил ему счастье и силы на ожидание. Теперь уже скоро. А потом Сьюзан Картер будет дарить ему счастье всю оставшуюся жизнь.

Это обещал ему человек, который никогда не бросал слов на ветер.

«Красота есть истина, а истина есть красота. Вот все, что знаем мы, и все, что знать должны». «Китс», – вспомнил Кунц. О Китсе он узнал от мистера Сароцини.

Он узнал от мистера Сароцини о стольких прекрасных вещах: о радости, которую дарит гениальная музыка, о наслаждении, получаемом от лицезрения прекрасных картин, об удовлетворении от вкуса изысканной еды… Благодаря ему он познал столько мудрости. Кунц вспомнил фильм, который он однажды смотрел в частном кинозале мистера Сароцини. В этом фильме актеры, Джозеф Коттон и Орсон Уэллс, оказались в одной кабинке колеса обозрения, в парке аттракционов, в Вене. На этом моменте мистер Сароцини остановил фильм, велел Кунцу слушать внимательно, затем снова запустил пленку.

Орсон Уэллс, героя которого звали Гарри Лайм, повернулся к Джозефу Коттону и сказал с плохо скрываемой досадой: «В Италии тридцать лет правления Борджиа были напоены войной, террором, убийством, кровопролитием – но они произвели на свет Микеланджело, Леонардо да Винчи, ознаменовали собой начало эпохи Возрождения. В Швейцарии в течение пятисот лет царила братская любовь, демократия и мир – и что швейцарцы смогли придумать за это время? Часы с кукушкой».

Мистер Сароцини снова остановил фильм и спросил, понял ли Кунц. Кунц, который никогда не смел лгать мистеру Сароцини, ответил, что нет, не понял. Мистер Сароцини сказал, что однажды он это поймет.

Упал занавес, и зал взорвался аплодисментами. Люди вскочили со своих мест, и Кунц встал вместе с ними, хлопал вместе с ними, кричал «Бис!». Ему казалось, что он Джозеф Коттон, застрявший высоко над городом в кабинке колеса обозрения, и что Орсон Уэллс обращается к нему.

Внизу и вокруг него публика скандировала: «Еще! Еще! Еще!»

И он присоединился к их зову, и он плакал от радости. Слезы текли по его щекам. Он плакал оттого, что прикоснулся к истинной красоте. Музыка разбудила в нем лучшие человеческие чувства, которые доселе дремали. И еще он плакал от осознания того, какую великую тайну он носит в своем сердце. Он всей душой желал поделиться ею со всеми этими людьми, сметенными, как и он сам, музыкой, выбежать на сцену, жестом унять гул и выкрикнуть: «Оно грядет! Оно уже рядом!»

Но мистер Сароцини никогда бы ему этого не простил, поэтому он просто смотрел на них, впитывая восторг, излучаемый их лицами, слушал аплодисменты и гул, наслаждаясь ощущением чистого, незамутненного счастья. Мало кто обратил внимание на него, одиноко стоящего в своей ложе, и никто из них не понял истинной природы отражавшегося на его лице воодушевления.

Потому что никто не знал о белом конверте, лежащем у него в кармане, – том, в котором был послан билет в эту ложу. Никто не знал, что получить такой конверт – это честь, равной которой не существует на земле.

Через несколько минут Кунц уже пробирался сквозь толпу, уплотнявшуюся по мере приближения к выходу. Те, кто замечал его, видели высокого мужчину со сложением игрока в американский футбол и, может быть, угадывали его иностранное происхождение. Они не слышали того, как – до сих пор – играла музыка Моцарта в его голове. Им не было известно о белом конверте у него в кармане. Они не догадывались об его мыслях, не могли проникнуть в его знание, не имели понятия о тайне, которую он носил в сердце.

Они должны благодарить Бога за свое неведение.

Так думал Кунц, стоя перед входом в театр и ожидая, когда его подберет черный «мерседес» мистера Сароцини.

19

Ветер трепал волосы Джона, брызги оседали на его солнцезащитных очках. Нос катера Арчи резал голубое стекло Солента,[9]направляясь к стене «Королевского Яхт-эскадрона»[10]и входу в гавань Коуз. Два двигателя катера издавали ровное мощное рычание. Время от времени под днищем катера слышался глухой удар – это он пересекал волну, поднятую винтом какого-нибудь судна.

На этот раз Арчи был мистером Тоудом в море. Он сидел за штурвалом, установленным в самой верхней точке открытой кабины, в цветастой рубашке с короткими рукавами, в маленьких овальных солнцезащитных очках, и гордо обозревал ряды окружающих его приборов, которых, наверное, было бы достаточно для того, чтобы провести флот космических кораблей с одного конца Вселенной до другого.

Позади них, на шикарной, застеленной белыми матами открытой палубе топлес загорали Сьюзан и роскошная брюнетка – испанская модель по имени Пайла, последняя подружка Арчи.

Арчи погрузил пальцы в свой джин с тоником, выудил оттуда кубик льда и бросил его в Пайлу. Он приземлился прямо ей на пупок. Она мигом вскочила. «Арчи, ты сволочь!» Она кинула кубик обратно в Арчи, но промахнулась. Джон увернулся от летящего кубика, и тот ударился в ветровое стекло. Джон не знал, спит Сьюзан или нет: ее глаз не было видно за солнечными очками. Он улыбнулся, когда Пайла, извиняясь, помахала ему рукой, затем отвернулся и продолжил рассматривать панораму, включающую морской пейзаж и сияние жаркого июньского дня.