Читать книгу "Государевы конюхи - Далия Трускиновская"

Факелов дедок приготовил им четыре. Он сам откинул крышку, Настасья полезла в черную глубину первая — она уже знала деревянную лестницу с высокими ступеньками. Дедок подал ей туда зажженную лучину, она запалила факел, и тогда уж вниз спустился Данила. Крышка у него над головой захлопнулась.

— Поделись огоньком, — попросил Данила.

— Получай, куманек, огня не жалко.

— И что же, будем тут сидеть и крыс с мышами поджидать?

Не ответив на подначку, Настасья пошла в дальний угол погреба. Там была яма, в яму вели земляные ступеньки, и когда Данила подошел поближе, то увидел низенькую деревянную дверцу с полукруглым навершием. Настасья отворила ее, из подземелья потянуло гнилью и сыростью.

— Вот туда и пойдем, — объявила она. — Не бойся, куманек, в обиду не дам. Филатка вон со мной хаживал — цел вернулся.

Данила нагнулся и следом за Настасьей вошел в ход. Это была долгая нора, шириной и высотой чуть меньше сажени, обложенная кирпичом. Пол довольно круто уходил вниз.

— Да тут зуб на зуб не попадает! — поежился Данила.

— Идти недалеко. Тут другая беда — воздух дурной. Свежий снаружи не проходит. Я впервые шла — думала, задохнусь. Где-то есть отдушины, да кто их прочищать станет? Пошли!

Данила и Настасья быстрым шагом пошли по грязному полу. Крыс не было, но под ногами что-то подозрительно хрустело — не человечьи ли косточки?

Данила не сразу догадался считать шаги. Начал после того, как спросил наконец Настасью, где это они бредут.

— Под Неглинкой, — был краткий ответ.

Данила невольно ругнулся.

— Это мы что же, в Кремль идем?!

— Под Кремль, куманек. А что ты всполошился? Дело житейское — я сама не раз так-то хаживала.

— Какого рожна тебе под Кремлем надобно? — строго спросил Данила и даже остановился для внушительности.

Настасья повернулась к нему.

— А надобно мне найти там одну… конурку одну…

— Под Кремлем?

— Да, куманек, — Настасья достала из-за пазухи сложенный бумажный лист. — Вот, кое-что удалось вычертить. Дедушка помогал. Он сюда смолоду лазил. Он рассказывал — как поляков из Кремля прогнали, стала Москва заново отстраиваться. И дома ставили — иной на месте сгоревшего, а иной — где придется. Вот и вышло, что оказался накрыт домом старый засыпанный колодец, откуда ведет в Кремль этот ход. Потом пристройку ставили, погреб копали — ну и докопались. Кабы мы в другую сторону пошли — пришли бы к колодцу, да на него смотреть нечего — всякой дрянью забит. А дедушка на хозяйской дочери повенчался и пришел сюда жить, помогал по хозяйству. Ты не гляди, что он маленький, это от старости, а плясун был знатный. Чтобы бабку за него отдали, побожился, что от нашего ремесла отстанет, будет жить на Москве смирно. А кончилось тем, что бабку плясать выучил, стала она хорошей плясицей, на боярские свадьбы приглашали. Мы, веселые, смирной жизни не выносим.

— То-то ты с пистолями и кистенем бегаешь.

— Пойдем скорее, дышать тут нечем! Выберемся из хода — все тебе растолкую.

Хотя Данила начал считать шаги с опозданием, но три сотни насчитал. Прикинул — нора была более чем в четыре сотни шагов, коли не во все пять сотен. Тимофей как-то раз из любопытства мерил шагами расстояние между верстовыми столбами — получилось полторы тысячи шагов. Но у Данилы-то, поди, ноги длиннее…

Нора уперлась в дверь. Дверь эта была толстая, дубовая, внушала своим видом невольное почтение. Даже непонятно было, как ее отворять.

— Вот тут-то придется вдвоем приналечь, куманек, — сказала Настасья. — Я хорошую палку припрятала, вон она, в углу. Подержи-ка факел…

Она вставила крепкую длинную палку, наподобие посоха покойного Бахтияра, в щель, налегла всем телом, Данила, стараясь не обжечь ее факелами, пособил — дверь отворилась.

— Теперь-то еще полбеды, мы с Филаткой ее смазали. Идем, куманек.

Они оказались в подвале с низкими сводами. Вид подвала Данилу не удивил — что еще может быть под землей? Удивило иное — сбоку стоял сруб, по всей видимости сосновый, а может, и из лиственницы — это дерево не гниет, не тлеет.

— Тут напьемся и хорошей водицы в сулейку возьмем. Родник тут, куманек. Вон, в трубу уходит и в Неглинку вытекает.

— Гляди ты, кто-то его, тот родник обихаживает, — заметил Данила.

— Может, и обихаживает. Стрельцы-то, что постарше, это место знают. Только лазить им сюда незачем. Им не за то деньги платят, чтобы под Кремлем прохлаждались. Иногда лишь государь-батюшка велит пройти, поглядеть, где что цело, где рухнуло.

— А наверху что?

— Собакина башня.

Эта кремлевская башня была угловой, глядела на Охотный ряд и Тверскую улицу. Имя она получила потому, что изнутри к ней почти примыкал двор бояр Собакиных. Была она толста и надежна — стены двухсаженной ширины.

Данила склонился над родником. Вода прибывала и уходила быстро. Настасья протянула пустую сулейку, он набрал воды, попробовал — не столь хороша, как та, что возят по улицам в бочках, но пить можно.

— И что, кумушка? — спросил он. — На кой мы сюда забрались?

— На кой — потом растолкую. Ищу я тут кое-что.

— Уж не клад ли? Мало нам было хлопот с кладознатцами — теперь и ты туда же подалась, — недовольно буркнул Данила.

— Клад не клад, а для меня лучше клада, — загадочно произнесла она. — Ну, пойдем, благословясь.

И Данила пошел за ней по каким-то мрачным ходам, выложенным серым камнем, то по щиколотку в золе, то по чему-то мелкому, хрусткому, пересекал какие-то погреба с низкими сводами, дивился белым потекам и сосулькам с потолков, что, высвеченные факелом, казались огромными слезами, спускался и поднимался по лестницам с каменными ступенями. Наконец они вышли в ход шире и выше всех прочих — по нему, поди, и телега бы проехала.

— А это что за улица? — спросил Данила.

— Эта улица, куманек, меж Никольской и Тайницкой башнями через весь Кремль проходит. Умные люди сказывают — построена на случай осады, чтобы через тайник, что где-то на берегу, конных гонцов выпускать и принимать. Но мы туда не пойдем — нам свернуть придется.

— А это у тебя кладовая роспись, что ли, была? — недоверчиво полюбопытствовал Данила, имея в виду бумажный лист у Настасьи за пазухой.

— Не роспись, а лучше всякой росписи. Тут главные подземные ходы нарисованы… а нам, куманек, надобен не главный…

— Что ж мы ищем?

— Увидишь.

Она увиливала от вопросов. И факел держала так, чтобы Данила не мог хорошенько разглядеть ее лицо.

Деваться было некуда — он шел за ней следом, как шел той зимней ночью, когда они вдвоем гонялись за заколдованной душегреей. И все было, как тогда, — она старшая, красивая, умная, обученная биться двумя кистенями, а он — мальчишка неопытный, молчун, конюшенное чадище-исчадище, способный только выполнять ее приказания…