Читать книгу "В.И. Ленин. Полная биография - Владлен Логинов"

Справедливости ради следует отметить, что поговорить и пофилософствовать не в меньшей мере любили и зарубежные светила. В скоплении медицинских звезд вообще был тот недостаток, что они не всегда прислушивались даже друг к другу, ибо каждый знаменитый профессор был вполне самодостаточен. Поэтому лечащие врачи в тех случаях, когда они не соглашались с какими-то назначениями, попросту откладывали эти рецепты в сторону2327.

Но совсем уж несправедливым было бы предполагать, что приглашенная профессура манкировала своими обязанностями. Наоборот, все они действительно старались помочь своему пациенту. За время пребывания в Москве они наслушались стольких разговоров и слухов, что стали даже углубляться в политику и прониклись всей исторической важностью возложенной на них миссии.

Тот же Освальд Бумке вспоминал, что участники консилиумов «прилагали всяческие усилия сохранить жизнь Ленина, поскольку… после его смерти ожидались приход к власти радикального крыла [партии], отмена новой экономической политики, разрыв любых торговых отношений с заграницей и полный экономический крах России»2328.

Ленина по-прежнему более всего угнетало то, что он не может выразить свои мысли. Расстраивало и то, что окружающие, даже самые близкие, никак не могут его понять. У Владимира Ильича все более крепло убеждение, что весь синклит медицинских светил вокруг него, все эти бесконечные осмотры, назначения, процедуры не имеют смысла, ибо болезнь его лечению не поддается.

Когда профессор Розанов стал убеждать его в том, что он должен не отказываться от еды, а, наоборот, лучше кушать, «В.И. безнадежно махнул рукой и ответил: “Зачем?”». Как объяснил он Кожевникову, который стал понимать его лучше других, «врачей было очень много, а толку мало, и в конце В.И. совершенно отчетливо сказал: “шабаш”». И по мнению Кожевникова, это «сознание неизлечимости» было дополнительным негативным психологическим фактором, влиявшим на состояние Ленина2329.

При всей своей деликатности он нисколько не скрывал этого от врачей. И уже в конце апреля – начале мая иностранная профессура стала разъезжаться. 3 мая на две недели уехал в Германию и Ферстер. К Ленину теперь ненадолго заходили лишь по двое, по трое: Бехтерев, Нонне, Осипов или Нонне и Гетье, Гетье и Розанов. И все эти дни он старался как можно больше обходиться без посторонней помощи при еде, почти каждый день сидел в кресле, иногда просил покатать его в кресле по квартире или перевезти в комнату Крупской2330.

А 14 мая его даже подняли на лифте на веранду. И в этот день Крамер, Нонне, Елистратов и Кожевников, посоветовавшись с Марией Ильиничной, порешили, что поскольку вот-вот начнется лето, то пора уже перевозить Владимира Ильича из Кремля в Горки2331.

С утра 15-го подготовили машину: сняли переднее сиденье, положили воздушный матрац и подушки, ослабили давление в шинах, чтобы меньше трясло. Затем, около 15 часов, вкололи Владимиру Ильичу снотворное, перенесли в автомобиль и в 15.15 поехали. Дорога заняла всего 1 час 27 минут, так что Ленин так и не успел проснуться2332.

«В большом доме, – вспоминала Крупская, – мы устроили Владимира Ильича так, как он хотел, в той комнате, в которой он жил раньше, до болезни, – самой скромной во всем доме – сняли со стен картины, поставили ширму, поставили кресло, столик… Кресло стояло напротив окна, а из окна было видно село Горки»2333.

Переезд повлиял на Владимира Ильича весьма благотворно. В первые дни, когда его вывозили в кресле на террасу, он – после кремлевского шума – буквально сразу засыпал от деревенского воздуха и тишины. А вернувшийся 17-го Ферстер, как и другие врачи, констатировал, что «В.И. чувствует себя значительно лучше, чем в Москве»2334.

Владимир Николаевич Розанов регулярно проводил массаж и гимнастику правой ноги и руки, подробно объясняя функцию каждой мышцы. Ленин внимательно слушал и стал предпринимать попытки, опираясь на чье-либо плечо, самостоятельно пройти от кровати до кресла, потом по комнате, а затем, при поддержке с двух сторон, от комнаты до террасы. Но главное – начались регулярные занятия по восстановлению речи. Начал их Ферстер, потом Крамер, но с 19 мая за это взялся крупнейший специалист в данной области С.М. Доброгаев2335.

Упражнялись в произнесении гласных, согласных, отдельных слов. И так как занятия пошли успешно, то и настроение у Владимира Ильича улучшилось. Головные боли, повышенная возбудимость периодически возникали вновь, но повторяющаяся запись в «Дневнике дежурных врачей» – «настроение ровное и спокойное»2336.

22 мая, выступая на II Всероссийском съезде по ликвидации неграмотности, Крупская сказала, что в последние дни наблюдается общее улучшение состояния здоровья Ильича. А Кларе Цеткин она написала: «Сейчас положение таково, что я начинаю надеяться, что выздоровление не исключено»2337.

Для того чтобы написать столь определенно, нужны были основания. К сожалению, подробные записи Алексея Михайловича Кожевникова заканчиваются на 5 мая 1923 года. Далее заводится новый журнал, краткие записи в котором сначала делает Василий Васильевич Крамер, а с 5 июля – еще более краткие – петроградский профессор-психиатр Виктор Петрович Осипов. Но даже по этим записям видно, что тогда – в конце мая – улучшение в состоянии здоровья Владимира Ильича было явным.

А в июне в Горках зачастили дожди. Шли они и в Москве. В последние дни июня в центре, на Кузнецком мосту, затопило тротуары и подвалы. «На Неглинной, – пишет современник, – из труб били фонтаны. По улицам несли вещи, люди шли по пояс в воде»2338.

Может, от непогоды, но состояние Владимира Ильича с 20-х чисел июня вновь ухудшилось, а настроение совершенно испортилось. Была, впрочем, для этого и более существенная причина. Он все более убеждался, что лечение приняло сугубо симптоматический характер: сломался зуб – приходил стоматолог, что-то с глазами – появляется офтальмолог, разладился желудок – лечат желудок. И у него складывалось ощущение полной бессмысленности всех этих врачебных визитов, осмотров, процедур и упражнений.

Запись дежурного врача 27 июня: «Как вчера, ничем заниматься не хочет. Всех врачей встречает приветливо, но тотчас спешит с ними попрощаться и бывает очень рад, когда они уходят. Точно так же он относится и к домашним…». Запись 1 июля: «От упражнений отказался… В общем спокоен, лежит на кушетке, но никого не хочет видеть»2339.

Временами он замыкался в себе, начинал что-то тихо говорить, ложился на кровать и с головой укрывался простыней. Оттого, что днем, при дожде, он частенько задремывал, по ночам возобновилась бессонница. А несколько раз сознание вообще начинало уходить, и тогда волной накатывалось сильнейшее возбуждение, и он просил санитаров выкатить его в кресле из комнаты на веранду или в сад.

Но где-то в середине июля вновь началось улучшение. Крупская пишет: «Прекратились всякие боли, явился нормальный крепкий сон, вошел в норму желудок, стала правильней работать левая рука, явилась возможность не только сидеть, но и ходить, сначала опираясь на санитара, потом самостоятельно с палочкой, стала улучшаться речь, и в связи с этим совершенно изменилось настроение. Владимир Ильич много шутил, смеялся, даже напевал иногда…»