Читать книгу "Сталин - Дмитрий Волкогонов"

водка – на 28%

парфюмерные изделия – на 20%

шерстяные ткани – на 10%

велосипеды – на 20%

телевизоры – на 25%

часы – на 30%

Снизить соответственно цены в ресторанах, столовых, чайных и других предприятиях общественного питания».

Отложив газету, Сталин задумался. Народ живет бедно. Вот органы МВД сообщают, что в ряде районов, особенно на востоке, люди по-прежнему голодают, плохо с одеждой. Но, по его глубокому убеждению, обеспеченность людей выше определенного минимума лишь развращает их. Да и нет возможности дать больше; нужно укреплять оборону, развивать тяжелую промышленность. Страна должна быть сильной. А для этого и впредь придется затягивать пояс. Каждый следующий год население ждало очередного снижения. И оно следовало. Авторитет Сталина поднялся еще выше. Люди не хотели видеть, что в условиях острейшего дефицита товаров политика снижения цен играла весьма ограниченную роль в повышении материального благосостояния. При крайне низком уровне заработной платы она фактически замораживалась этим снижением. Подобной политике была не чужда и социальная демагогия. По некоторым сравнительным показателям, пожалуй, можно утверждать, что к началу 50-х годов уровень жизни, реальная заработная плата едва превысили уровень 1913 года. Возможно, мои выводы, основывающиеся на собственных подсчетах, могут оказаться и некорректными. Однако трудно уйти от ощущения, что долгие эксперименты, круто «замешенные» на страшной войне, мало что дали народу с точки зрения реального подъема жизненного уровня.

Конечно, нельзя не упомянуть о том, что поднялся культурный уровень советских людей, окрепло их интернациональное содружество; были сделаны определенные шаги в развитии социального обеспечения населения, в частности установлены пенсии, оплачиваемые декретные отпуска, пособия семьям погибших на войне, многодетным матерям и немало другого. Но все это был социально-экономический минимум, отражавший общую бедность. Дальнейший курс на приоритетное развитие тяжелой промышленности в условиях ускоряющегося упадка сельского хозяйства рисовал далеко не радужные перспективы.

Нередко в жарких спорах о том, ушедшем времени в качестве аргументов «защиты» Сталина говорится о «порядке», «дисциплине», «уважении законов». Мол, до чего докатились: появились проституция, наркомания! Не знаю, как насчет проституции, а все остальные язвы – пьянство, хулиганство, воровство и даже наркомания – были в нашем обществе и тогда. Только все это считалось «совершенно секретной» криминальной статистикой. Возможно, что эти пороки были в меньших масштабах, чем сейчас. Но, повторяю, даже наркомания была. В январе 1948 года Круглов докладывал Сталину:

«В ноябре 1947 года в управление МВД Фрунзенской области (Киргизская ССР) поступили данные о том, что в г. Фрунзе действует группа спекулянтов опиумом в составе Нигматжанова, Хабибулина, Хисмутдинова, Гайнуллиной (инициалов в документе нет. – Прим. Д.В.). Изъято 17 килограммов опиума…»

Считалось, например, что бесспорным достижением государства является система подготовки рабочих кадров. Конечно, было немало сделано в этой области. А вместе с тем:

«… В 1946 году органами МВД задержано 10 563 ученика, бежавших из школ ФЗО, ремесленных и железнодорожных училищ… Много преступлений на этой почве: воровство, бандитизм. Бытовые условия в училищах неудовлетворительные: антисанитария, холодно, часто нет света…

С. Круглов».

Казарменные порядки, насилие, административные методы были не в состоянии не только устранить, но и снизить преступность. Едва ли Сталин был согласен с тем, что уважение закона, высокая культура отношений и демократичность социальной среды способны успешно противостоять криминальным аномалиям.

Противоречия, рожденные единовластием, – абсолютная диктатура одного и несвобода миллионов, утверждение тотальной бюрократии и жизненная необходимость социальной активности, насаждение единомыслия и естественная потребность в творчестве масс – углубляли генезис грядущих кризисов. Сталин этого или не хотел, или не мог понять. «Букет» этих противоречий как бы обрамлял нимб триумфатора. Он все более настойчиво нажимал на рычаги идеологические вместо экономических, не видя медленного, но неуклонного угасания революционного энтузиазма. Сталин по-прежнему делал ставку на социалистическое соревнование, сковав тем самым творческую активность масс; все чаще обращался к испытанным методам – угрозам, административным, директивным мерам. Совсем не случайно апогей культа Сталина, пришедшийся на празднование его 70-летия, совпал с так называемым «ленинградским делом». Сталинские «триумфы», все до единого, связаны с насилием. Это закономерность диктаторского единовластия в тоталитарной Системе. Даже в условиях реализации крупных социально-экономических программ ему нужны были внутренние «гражданские войны», хотя бы регионального масштаба. После победы над фашизмом эпицентр этой «внутренней войны» Сталин перенес в Ленинград.

Сегодня мы знаем, что разгромное постановление 1946 года о ленинградских журналах «Звезда» и «Ленинград» было принято по инициативе «вождя». Вслед за этим постановлением были преданы остракизму кинофильм режиссера Л. Лукова и сценариста П. Нилина «Большая жизнь», опера В. Мурадели «Великая дружба», был нанесен удар по репертуарной политике театров. Сталин почувствовал, что в области литературы и искусства появились, хотя и не явно выраженные, попытки выйти за рамки установленных партией, а значит им, параметров. «Вождь» видел в этом угрозу единомыслию, а стало быть, пусть в перспективе, и единовластию. Его духовный мир, опирающийся на систему незыблемых постулатов, не мог мириться с таким вольнодумством. Травля Зощенко и Ахматовой стала сигналом к кампании идеологической чистки. Ленинград, еще не оправившийся после нечеловеческих испытаний, выпавших на его долю в годы войны, был поставлен в положение идейного еретика. И это не случайно. Сталин дал понять: если нет спуску героическому городу Ленина, то тем более его не дадут никому другому.

В фонде Жданова есть большое письмо Веры Зощенко Сталину:

«Уважаемый товарищ Поскребышев!

Очень прошу Вас передать письмо на рассмотрение тов. Сталина или, если оно утомит его, вкратце передайте его содержание…

8. IX.47 г.

С сердечным приветом

Вера Зощенко».

В письме, особенно вначале, есть строки, почти обязательные для того времени, но которые сегодня горько читать: «…Самой большой радостью в моей жизни является мысль, что на свете существуете Вы, и самым большим желанием, чтобы Вы существовали как можно дольше». Далее жена писателя пишет: «Дорогой Иосиф Виссарионович! Я была буквально потрясена постановлением ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград»… Как все это могло произойти, ведь Зощенко все любили. Признавали (Горький, Тихонов, Шагинян, А.А. Кузнецов, Майский). Ни о каком бегстве из Ленинграда не могло быть и речи… Он всю зиму 44-го года работал над книгой о партизанах… Ни о какой клевете и злопыхательстве не может быть и речи в его книгах…» Мужественная женщина фактически отвергает все наветы и обвинения в адрес мужа. В порыве откровения, защищая писателя, она говорит о сокровенном: «…он тяжелый психопат-неврастеник… странные мании. Он очень боялся сойти с ума, как Гоголь. Стал лечить себя самоанализом и… вроде вылечил. Его болезнь одарила его талантом сатирика, и в этом его беда. Но он не может подчиняться чужой воле, не может действовать по чьей-то указке…»