Читать книгу "Эдельвейсы для Евы - Олег Рой"

Одна из них, «Тойота-Королла» цвета мокрого асфальта, как раз стремилась попасть внутрь двора одновременно со мной. Я остановился, чтобы пропустить автомобиль, ибо знал, что вежливость к пешеходам у московских водителей не в чести. Но «Тойота» тоже сбросила ход, а потом из-за тонированного стекла вдруг высунулась чья-то голова, и знакомый до сладкой боли в сердце голос заорал:

– Герка! Пистолет! Ты, что ли?

Надо же, а я уже совсем забыл о своем детском прозвище! «Пистолетом» меня окрестили лет в восемь, не только за любовь ко всему военному (оправданную, как я понял потом, сугубо генетически), но и за то, что фамилия моя для моих приятелей-мальчишек была созвучна с именем одного из изобретателей оружия марки «Смит энд Вессон».

– Семушка, неужели это ты?..

Это действительно был Сашка Семенов, мой закадычный дружок детства, с которым мы просидели за одной партой добрую половину школьных лет, а потом вместе «бомбили» на купленных вскладчину стареньких «Жигулях». Мы крепко обнялись и отступили в сторону, разглядывая друг друга. Сашка заметно потолстел, у него появилось брюшко, волосы поредели и поседели на висках – но это был все тот же Семушка, с его голубыми глазами и доброй, чуть наивной улыбкой.

– Надо же, какая неожиданная встреча! – заметил я.

– Для кого неожиданная, а для кого и нет, – отвечал старый друг. – Я лично уже знал, что ты возвращаешься в наши палестины.

– Откуда?

– А Викторию позавчера встретил, сестру твою, она и рассказала. Я вообще их часто вижу – и Вику, и Барбару Иоганновну, бабушку твою. Они многое про тебя рассказывают… Так что я, можно сказать, в курсе всей жизни твоей. Это ты, наглое лицо твое, уехал и обо всех нас забыл…

Он был прав, и мне даже стало немного неловко.

– Ты-то как? – спросил я.

– Да нормально, – махнул рукой Сашка. – Работаю вот на одной фирме, жена тележурналистка, двое пацанов… А ты с семьей приехал? С женой, дочкой?

– Не, один… – отвечал я нехотя.

Мне безумно хотелось рассказать Семочке о своем горе – насколько бы стало легче на душе… Но не делать же это вот так: во дворе, на бегу! Тем более что дома ждут бабушка и сестра.

Мы простояли у подъезда, наверное, с полчаса, делясь новостями и вспоминая былое, и, конечно же, ничего толком не успели сказать друг другу. И наверняка проговорили бы много дольше – если бы я так не спешил домой.

– Черт, как же все не вовремя… – вздохнул Сашка на прощание. – Как назло, я уже завтра в отпуск с семьей улетаю, в Испанию… Но ты, Пистолет, учти – если тебе что-то нужно, то я всегда к твоим услугам. Понял?

– Понял! – Мы пожали друг другу руки и весьма неохотно разошлись.

Лифт у нас в подъезде был все тот же – немного постаревший, поизносившийся, но все такой же помпезный, с красивой дверью-решеткой и зеркалом в дубовой раме. Когда он остановился на нашем этаже, ноги сами собой понесли меня к Басиной квартире, но я вспомнил о неотложном деле и позвонил сначала к Вике.

Загремели сложные замки массивной стальной двери.

– Приехал? Ну, наконец-то, я что-то уже волноваться начала, – сестра прижалась ко мне, от нее очень приятно пахло тонкими нежными духами. – Как ты, братик?

– Пока все в порядке.

– Они не звонили?

– Нет.

– Что-то долго… Ну, что ты стоишь в дверях, проходи, располагайся… Или ты, наверное, хочешь сначала к Басе заглянуть?

– Да, обязательно. Но первым делом я должен позвонить в Германию. Можно от тебя?

– Господи, да конечно! Хочешь – звони отсюда, из холла, хочешь, иди в папин кабинет.

– А что, он еще сохранился? – Я направился в ту сторону.

– Да, там все так же, как при отце. Мама там ничего не трогала, и я тоже не стала. Пусть будет память…

Я вошел в знакомую мне с детства комнату, огляделся. Да, ничего не изменилось. Так же стояли стол и кресло наискосок, так же строгие переплеты книг, то же оружие по стенам, те же фотографии в больших рамках и маленьких рамочках, и даже пепельница – тяжелая серебряная ладья – на месте. Я сел в большое кресло. Высокая спинка с массивным резным изголовьем скрывала сидящего в ней взрослого человека. В детстве я, забравшись в кресло с ногами, представлял себя то в башне танка, то в подводной лодке. Я давно вырос, а кресло так большим и осталось.

– Мне уйти? – Вика стояла в дверях и вопросительно глядела на меня.

– Да нет, ну что ты, зачем?

Я вынул письмо, нашел на бланке номер телефона и стал накручивать диск старинного аппарата. Мне повезло – господин Вильгельм Лейшнер, поверенный в делах моего деда, оказался на месте и сразу же согласился поговорить со мной.

– Наконец-то вы объявились, герр Шмидт! – сказал он сразу после приветствия. – Я уже забеспокоился и даже собирался посылать вам повторное сообщение. Как ваши дела, когда вы сможете приехать?

Я вкратце объяснил ему сложившуюся ситуацию.

– Что же, все не так страшно. Месяц – срок не маленький, но, уверяю вас, беспокоиться вам не о чем. Несмотря на то что состояние вашего деда и моего доброго друга Отто довольно солидное, за время, прошедшее после смерти, никто больше не заявил своих прав на его наследство. У него ведь не было других детей, кроме вашей матушки, да и не могло быть. Тут сыграло свою зловещую роль ранение, полученное в сорок пятом году…

Я едва дождался окончания его фразы.

– Герр Лейшнер! – почти перебил я. – Дело в том, что я никак не могу ждать месяц! Мне срочно, очень срочно нужен миллион долларов. Это вопрос жизни и смерти!

Мой собеседник сначала ничего не понял, и мне пришлось повторять свою тираду.

– Вы – моя последняя надежда! – уверял я. – Очень прошу вас помочь мне. Разумеется, не задаром, за хорошие проценты. Назовите сумму, которую сами сочтете нужной. Я обязательно компенсирую ее вам, как только получу наследство…

– Это очень непростая задача, – задумался Вильгельм Лейшнер. – Надо все взвесить.

– Я умоляю вас, спасите меня…

Трубка надолго замолчала, в ней слышалось только характерное потрескивание.

– Ну, хорошо! – раздалось, наконец, в ответ. – Думаю, что такие вещи по телефону не решаются. Нам с вами необходимо повидаться лично. Возможно, я сам приеду в Москву, тем более что у меня есть дело к вашей бабушке, фрау Барбаре Шмидт. Я перезвоню вам в ближайшие же дни.

Виктория только что не ерзала на стуле, слушая наш разговор. Она была очень взволнована, щеки ее пылали, пальцы нервно играли стоящим на столе массивным бронзовым пресс-папье.

– Ну? Что он сказал? – накинулась она с расспросами, едва я положил трубку.

– Обещал перезвонить.

– Как думаешь, поможет?