Читать книгу "Маркитант Его Величества - Виталий Гладкий"

— Извини, это всего лишь необходимая предосторожность...

— Я понимаю, — кивнул Юрек.

— Подойди сюда, — позвал черноусый. — Садись, — указал он на каменный блок, исполнявший роль табурета. — Меня зовут Ратко.

— Ежи, — представился и Юрек, назвав своё «официальное» имя.

— Поляк?

— Нет... — Тут Юрек немного запнулся — кем себя назвать; но всё же ответил так, как всегда мыслил: — Русский я. Бывший казак-запорожец...

Сербы сразу же подобрели, выражение их лиц утратило настороженность, а Мавро спросил:

— Попал в неволю?

— Угадал.

— Значит, «любишь» турок так же, как и мы, — констатировал Ратко.

Он был старше Мавро и, похоже, возглавлял их крохотную группу.

Впрочем, не исключено, что Ратко командовал большим отрядом и, скорее всего, был гайдуком, если судить по его одежде. Его ёчерма — безрукавка из дорогого сукна, была расшита серебряными накладными пластинками-токами, узорный кушак-тканица вышел из рук незаурядной мастерицы, а на груди висела золотая бляха на массивной цепочке, явно знак власти. Юрек знал, что гайдуки носили ещё и конусообразные шёлковые шапки с большой, падающей на грудь, кистью. Но он их не заметил — Ратко был простоволос. Возможно, его шапка находилась в сумке, которая стояла под стеной пещеры. В таком платье ходить по Белграду было очень опасно; видимо, гайдуки (если это и впрямь были они) вошли в город по подземному ходу, миновав ворота и посты янычар.

— Мы ждём послание, — остро взглянув на Юрека, сказал Ратко.

— Хотелось бы услышать заветное слово...

Ратко мрачно улыбнулся и молвил:

— Наравно. Сречан Божич![54]

Кульчицкий с удовлетворением кивнул и, наконец, показал нож, который по-прежнему прятал в рукаве сорочки. Сербы многозначительно посмотрели друг на друга: Ратко — с укоризной, а Мавро — виновато. Было понятно без слов, что старший гайдук укоряет младшего за беспечность. Будь на месте Юрека враг, остался бы Мавро в подземелье до скончания века. А может, и Ратко ждала бы такая же участь. Посланца от Драго Змаевича прежде нужно было обыскать и обезоружить, а уж потом привести к костру, а не идти за ним следом, чтобы похвастаться своим умением опытного, несмотря на молодость, лазутчика.

Юрек сноровисто вспорол подкладку, достал план крепости, нарисованный на шёлке, и передал его Ратко. Тот посмотрел, одобрительно крякнул и вручил шёлковый лоскут Мавро, который тут же зашил его под подкладку короткой сербской куртки — гуни. Одет он был гораздо проще, нежели Ратко: кошула без вышивки, поверх гуни безрукавка-елек, ногавицы — вязаные штаны-чулки, широкий вышитый пояс и на голове турецкая феска. В общем, с виду Мавро был типичный крестьянин, поэтому мог свободно затеряться в любой толпе, в отличие от Ратко.

— Милости прошу отведать нашего сербского гуляша, — сказал Ратко, снимая с костра котелок.

На Юрека пахнуло весьма аппетитным запахом. По правде говоря, ему хотелось как можно быстрее покинуть общество разбойников — так переводилось с турецкого языка название «гайдуки». Но отказаться от угощения, значит, обидеть сербов. Это Юрек уже знал. К тому же, несмотря на съеденное мясо в таверне «Три шешира», он почувствовал, что сильно проголодался; наверное, от большого нервного напряжения. Юрек согласно кивнул, ему вручили ложку, разлили по кружкам сливовицу, и начался диковинный пир в подземелье, вырубленного в горе древними римлянами, а может, византийцами.

Такого гуляша Юреку ещё не доводилось есть. Гуляш был из фасоли, приправленный тмином, майоран, перцем и чесноком, но главным его козырем были мелко нарезанные копчёные колбаски. Это было просто объеденье! Гуляш ели с очень вкусным хлебом, выпеченным из «суражицы», — смеси пшеницы, ячменя и ржи. Пекли его весьма своеобразно: на раскалённые угли клали листья капусты, на него тесто, сверху накрывали опять-таки капустными листьями и засыпали горячей золой. Этот процесс Юреку удалось подсмотреть в одной из своих поездок в сербскую глубинку.

Костёр помаленьку догорал. Тлеющие уголья бросали тревожные красные отсветы на лица трёх человек, сгрудившихся возле котелка с гуляшом. Они были на удивление молчаливы, словно погружены в какие-то тревожные мысли. А может, так оно и было.

Глава 8
Голландские пираты

Поморская лодия «Святитель Николай», оставив по левому борту неприветливые норвежские берега и фиорды, вошла в Немецкое море[55]. Судно было особо прочным, предназначенным для плаваний во льдах. Корпус лодьи разделялся переборками на три отсека с люками на палубе. В кормовом отсеке находилась казёнка — каюта кормщика и хранились мореходные инструменты, в носовом размещалась команда и стояла кирпичная печь для приготовления пищи, а в среднем отсеке находился грузовой трюм. Длина лодьи составляла около двенадцати саженей, ширина — не менее четырёх. Лодью строители оснастили бушпритом и тремя мачтами; первые две были с прямыми парусами, а третья — с гафельным. На носу находился драшпиль — якорный ворот, с намотанным на нём толстым пеньковым канатом, и возле него лежали два больших якоря весом по тридцать пудов каждый.

Все эти детали любопытный Алексашка выведал, едва оказавшись на палубе «Святителя Николая». Длительное морское путешествие для него было в новинку, и Ильина-младшего интересовало абсолютно всё. Он до того замучил расспросами кормщика Аникея Фролова, что тот бегал от купеческого сынка как от чумы. Кормщик сильно надеялся, что Алексашку прихватит «морская болезнь», и тогда ему будет не до пустого трёпа, но молодому крепкому организму всё было нипочём. Аникей Фролов не знал, что совсем недавно Алексашка прошёл хорошую школу у юровщика Демидки Епифанова, который, едва сошёл лёд, отправил Ильина-младшего на карбасе ловить треску — подальше с глаз. Весенние шторма Господь забыл отменить, и Алексашке пришлось несладко, но он сдюжил и даже окреп ещё больше.

Демьян Онисимович зафрахтовал лодью на пару со своим добрым приятелем, купцом Фёдором Лыжиным. «Соблазнил-таки, демон, вбухать деньгу в опасное дело», — сокрушался Лыжин после того, как купцы ударили по рукам. Ведь торговать с «немцами» на своих судах решались только самые отчаянные. Много разных опасностей встречалось на пути русских купцов, решившихся на такую авантюру, в том числе и нападения пиратов, как голландских, так и аглицких, зато и прибыль была гораздо больше, нежели просто сдать товар иноземному купцу в Архангельске на Мариинской ярмарке.

До 1664 года торговля на ярмарке начиналась ежегодно в Успеньев день — пятнадцатого августа. Но затем власти установили новые сроки проведения архангелогородской ярмарки, которая теперь начиналась с первого июня и до Семёнова дня в начале сентября. Перенесение ярмарки на более ранние сроки учитывало особенности подвоза товаров в Архангельск по морским, речным и сухопутным путям, что позволяло российским купцам снизить затраты и установить выгодные для них цены. Но иноземные купцы, сговорившись между собой, прибывали на ярмарку лишь на Успеньев день, когда до её окончания оставалось мало времени. Тем самым «немцы» вынуждали русских купцов продавать им второпях и по дешёвой цене все свои товары.