Читать книгу "В центре Вселенной - Андреас Штайнхёфель"

– Тогда я сейчас еще быстро книги на полки поставлю, – выпаливаю я, повернувшись к Хебелер. Она трепещет, как под взглядом охотника – птенец, севший на клейкую ветку, и не в силах выдать ничего, кроме неразборчивого писка. Генерал выбросил белый флаг.

Я хватаю стопку со стола, как вдруг на мою руку на долю секунды, будто нечаянно, опускается его рука.

– Я сам, – говорит он. – В конце концов, нужно же мне поупражняться.

Это было уже слишком. Я киваю, кое-как заставляю свою руку вновь воссоединиться с собственным телом, отступаю на пару шагов назад и в тот же момент со злостью спрашиваю самого себя, как долго мог длиться этот миг, не капитулируй я под натиском помутивших сознание чувств и не отдерни руку.

Последний взгляд перед тем, как повернуться и почти бегом выбежать из помещения, я бросаю на Хебелер, которая перестала трепыхаться и с буддистским спокойствием вновь возвышается на своем стуле, улыбаясь обычно поджатыми уголками губ. На ее острых скулах играет румянец, и впервые в жизни мне кажется, что она обретает какие-то плотские очертания. Того и гляди, она распустит строгий пучок, и по плечам рассыплются ее волосы, черные, как цвет воронова крыла.

Покинув ратушу, я одним рывком преодолеваю главную улицу и врываюсь в ближайшую телефонную будку.

– Тереза?

– Нет, Паскаль.

– Прошу прощения… Это я, Фил. А Тереза дома?

– И что случилось, Фил? – невозмутимо спрашивает голос с сильным голландским акцентом. – Половина пятого! Разумеется, Тереза на работе!

Да, разумеется. То, что Глэсс взяла отгул, заставило меня подумать, что и Тереза сегодня дома – что, конечно же, не соответствует действительности. Паскаль же, напротив, дома практически всегда. До того как переехать жить к Терезе, она обреталась где-то на побережье Северного моря и строила корабли. Сейчас она зарабатывает тем, что продает по выходным на рынке резные подвески и браслеты ручной работы, украшенные янтарной крошкой, – и зарабатывает, надо сказать, весьма неплохо.

Я слышу ее нетерпеливое дыхание на другом конце провода. Моя очередь что-то сказать, и она явно ждет, что я распространюсь о причине своего звонка подробнее. Тереза как-то говорила, что ее не слишком страдающая вежливостью подруга воспринимает мир как один большой круговорот вещей в природе: обмен одного на другое. «Мое сердце за твое, – написала она ей на безупречно белой открытке, посланной в начале отношений, которая по сей день висит, пришпиленная кнопкой к стене у Терезы на кухне. – Жизнь за жизнь».

– Ты не передашь Терезе, что я звонил? Мне нужно с ней поговорить.

– А почему бы тебе не сесть в автобус, не приехать сюда и не подождать ее самому?

– Я не могу. У нас гости. Глэсс хочет приготовить ужин, и я обещал ей побыть дома – ну, не ради ужина, конечно, но…

Я прикусываю язык и замолкаю. Глэсс порвет меня на части, если узнает, что я сообщаю Паскаль подробности ее личной жизни. Между ними давно тянется холодная война, усугубляющаяся тем, что никогда не переходит в открытое нападение. Естественно, Паскаль знает, что Тереза долгие годы сходила с ума по моей матери, и то, что с тех пор прошло неизмеримо больше времени, ничуть не остужает пыла ее ревности. По всему тому, что я узнал от Терезы о ее пассии, ее ревность – это чувство, не угасающее и не укрощающееся никогда.

– Я в курсе, – к моему большому удивлению, сообщает она. – Глэсс спросила меня, как готовить рыбу.

– Тебя? Ты это специально говоришь, чтобы я потерял дар речи и тебя не беспокоил, или что?..

– Смотри аппетит не потеряй. У нее все равно ничего не выйдет, она на это не способна. Как и не способна на то, чтобы завязать более или менее серьезные отношения, – без тени скромности продолжает Паскаль. – На твоем месте я бы не стала придавать этому такого огромного значения.

– Более серьезных намерений я у нее до нынешних пор не наблюдал.

– Ты зря переходишь на слово «более» – у нее вообще пока не наблюдалось серьезных намерений.

Однажды Тереза сказала, что откровенность и прямота – те качества, которые реже всего можно встретить в профессии адвоката. Вот уже почти пять лет она сполна компенсирует это дома. Видимо, это одна из тысячи причин так любить. В отличие от Глэсс, которая любила говорить, что заставить Паскаль открыть рот может только точный подсчет того, сколько она этим нанесет ущерба, мне, в общем-то, нравится ее прямота. В большинстве случаев.

– Будь осторожен, – говорит она.

– В связи с чем?

– В связи с ужином.

– Глэсс сделала выбор в пользу «возьми и разогрей». Так что опасность подавиться рыбьей костью и умереть от асфиксии, можно считать, миновала.

– Я не об этом.

– А о чем же?

– О том, чтобы твое желание обрести отца не повлияло на трезвый взгляд на вещи.

– Спасибо.

Меня обуревало желание свернуть ей шею – ей или Терезе, которая однажды поведала ей душераздирающую историю о двух детях, рожденных в снежной буре.

– Если ты все же намерен поговорить с Терезой, советую тебе звонить примерно каждые полчаса – она едет на какую-то конференцию и заскочит забрать вещи. Вернется только в пятницу.

– Это не столь важно, – на самом деле мне просто было необходимо выговориться, чтобы унять свое волнение. – Если она захочет, то может сама…

– …Помешать вашей трапезе и спровоцировать у Глэсс приступ паранойи.

– Зачем ей звонить Глэсс, когда она может позвонить мне?

– Как скажешь. Я передам, но ничего не обещаю.

Я выхожу из душной кабины автомата на улицу, по которой вяло тянется вечерний поток машин. По тротуарам снуют пешеходы, заскакивая на бегу в магазины, сжимая в руках пакеты и толкая перед собой детские коляски. Если бы искры, посылаемые моим сердцем, были заметны человеческому глазу, то весь этот поток замер бы в недоумении. Глупо, но именно в этот момент мне становится стыдно. Я так привык свысока смотреть на жителей города, так был уверен в том, что Визибл делает меня, Диану и Глэсс неуязвимыми, что даже не задумывался о том, что этим людям, этим маленьким человечкам тоже были свойственны такие чувства, как любовь или привязанность. Истории, которые рассказывали Глэсс многочисленные посетительницы, уже давно должны были открыть мне глаза на мир.

На противоположной стороне мелькает силуэт Дианы. Она ныряет под козырек автобусной остановки, которую поставили всего пару лет назад, убедившись в том, что железнодорожное сообщение в этом богом забытом месте окончательно себя исчерпало, и закрыв вокзал, на перрон которого семнадцать лет назад ступила Глэсс. Рядом с ней стоит никогда ранее не встречавшаяся мне девушка с короткими светлыми волосами – по всей видимости, та самая, с которой Кэт видела ее в школе. На мгновение меня пронзает мысль, что история с Паскаль повторяется. Не к ней ли Диану тянет посреди ночи, когда она украдкой покидает Визибл?